Обойдя целый поезд черных кибиток, Лобанов выбрался на кладбище сарматской общины – поле, покрытое невысокими, оплывшими курганчиками. Выбрался – и угодил на похороны. Большая толпа принаряженных сарматов кольцом охватывала свежую могилу, кирками выдолбленную в мерзлом грунте. Рядом, на дорогом плаще, вытянув руки по швам, лежал покойный. Старик в белой накидке поверх теплой куртки вел оседланного аргамака – совершалось «посвящение коня». Трижды, слева направо, старик-посвятитель обвел коня вокруг могилы, потом лишил скакуна его роскошного хвоста и надрезал ухо. Выпевая невнятный гимн, он наполнил глиняную чашу ритуальным пивом, дал испить аргамаку – тот с удовольствием выхлебал пенистый напиток. Посвятитель старательно разбил пустую чашу о копыто коня, а осколки бросил в могилу. Вложив повод уздечки в руки мертвеца, старик заунывно проголосил: – Пусть это будет твой конь!
Эту обрядовую фразу Сергий перевел верно, а вот что старик потом излагал коню, он понимал с пятого на десятое. Посвятитель долго, во всех красках описывал трудную дорогу для умершего и просил аргамака помочь хозяину на пути в обитель предков. Досматривать до конца обряд посвящения Лобанов не стал – дела.
А становище жило своей жизнью. Дралось, любилось, ело и пило, праздновало рождения и горевало на тризнах. Тут гадали – читали скороговоркой заклинания над связкой ивовых прутьев. Играли – двое мальчишей-оборванцев кидали гнилые орехи в узкое горлышко прикопанной в снег амфоры и яростно спорили, кто попал. А вот мимо проехал сам Тарб в высокой бобровой шапке, в плаще из меха горностая, удивительно похожем на королевскую мантию. Могучего коня царя «свободных даков» почти не было видно под роскошной попоной, бахромой своей обметавшей снег. Попона была расшита в сарматском стиле, золотом по пурпурному шелку – узорами из завитков, кружочков, спиралей и гроздей. Тарб изображал величественного правителя, его взгляд был устремлен вперед и вверх, за горизонты обыденного понимания.
Царя сопровождал отряд пельтастов – легкой конницы. Всадники во фригийских остроконечных шапках из лисьего меха с наушниками прижимали к себе пельты – круглые щиты, сплетенные из виноградной лозы и обтянутые козьими шкурами.
Пропустив гикающий кортеж, Сергий перешел «дорогу процессий» и оказался на одном из десятков базарчиков, разбросанных по всему становищу.
На негреющем солнышке сидела старушенция с брезгливо оттопыренной губой и сушила иппаку – плоские белые шматики сыра из кобыльего молока. Разрезанные на квадратики кусочки лежали на холстине, бабусе оставалось лишь докучливых собак отгонять прочь, да мелких воришек – ее палка то и дело совершала эволюции в воздухе, доставая худые задницы и облезлые хвосты. Визг ребячий и собачий звучал заедино.
У маленького горна грел пальцы сармат-ювелир. Он работал красивую цацку в полихромном стиле – оправлял в серебро каменья разных цветов.
За базаром тянулись прохудившиеся навесы над ямами-зернохранилищами, а еще дальше дымили полусферические печи для обжига горшков и прочей керамики.
Наконец Сергий вышел к дому Луция и Публия. Это был именно дом – строители сплели его стены из прутьев, а после обмазали глиной. Нарезанный камыш, почерневший от влаги, покрывал мазанку, а низкий проем двери закрывался парой тяжелых турьих шкур, откинутых по теплой погоде и пропускавших взгляд внутрь, к исшарканному деревянному настилу на земляном полу с парой грязных кошм. Сбоку от дверей на стене коряво нарисована пятиконечная звезда. И – ни звука. Что это, беспечность? Или коварная ловушка на дураков?
Проверку Сергий решил не устраивать, вернулся домой кратчайшим путем – прогулки его начинали приносить пользу, он всё лучше разбирался в лабиринтах здешней застройки, а это первейшее дело и для тех, кому надо срочно кого-то найти, и для тех, кому не терпится смыться поскорее.
Выйдя к «родной» юрте, Сергий остановился. В кровь его словно излился яд из потаенной железы, вызывающей ревность.
Около входа в юрту, на вытащенных седлах, расселись Тзана и Гай Антоний. Они сидели близко, почти касаясь друг друга плечами, и были очень увлечены – сарматка учила римского патриция своему языку.
– Байвар, – старательно произносила девушка и переводила: – Много.
– Байвар, – послушно вторил легат.
– Аз – гнать.
– Ас-с.
– Не «ас-с», а «аз»! З-з! Понял?
– Понял… Аз-з.
– Правильно! Да – давать.
– Да.
– Хвата – свой.
– Ф-фата… Х-хвата!
– Хвата. Мар – убивать.
– Маар… А как будет «тысяча»?
– Я ж говорила уже!
– Да я забыл… Хо…
– Хазахра!
– Точно! Хазахра!
Сергий тяжело посмотрел на Тзану. Это с ней ты хотел расстаться? Чего ж тебя так корчит? Что, терять не хочется?