Дорога волка

Минула полночь, но я не мог спать. Я вылез из кровати, включил свет и открыл нижний ящик комода: мамины игры, кукла. Они пахли как старые вещи, которые слишком долго лежали в комоде.

Я выключил свет и вернулся в кровать. Темнота была осязаемой, и я вытянул руку, как будто мог её разогнать.

Время шло. Я снова встал и спустился в гостиную. Свернулся в кресле, завернулся в плед, взял свой ноутбук, вышел в сеть и увидел лица родителей. Я коснулся экрана, но он только потемнел от моего касания. Я увидел их, но это ничего не вернуло. Как будто пропал кусок моего мозга. Я не мог соединить фотографии с воспоминаниями, или людей с фотографиями.

Наверху щёлкнул выключатель. Тапки прошлёпали по лестнице, в гостиную вошла бабушка. Её дыхание пахло горше обычного. Я оставил маму и папу на экране.

– Хочешь чаю? – спросила бабушка.

– Нет, – ответил я.

Чайник долго не закипал. Бабушка вернулась с двумя чашками, одну протянула мне. Мне не хватило духу снова отказаться. Она села в другое кресло.

Потом с мягким стуком поставила чашку на ковёр, встала и вышла. Открылась дверь кабинета. Бабушка вернулась с конвертом. Тем конвертом. С именем Рейчел.

Я взял конверт. На мои колени высыпались выцветшие фотографии. Так вот, что было внутри. На некоторых фотографиях виднелись мутные отпечатки пальцев. Будто их часто брали в руки.

На первой был весенний день и, несомненно, молодая бабушка. С другой молодой женщиной. Они улыбались, обнимая друг друга за плечи. На бабушке была перевязь, в которой висел ребёнок.

– Это твоя мама, – сказала бабушка. – Во время поездки по Британии.

Я не видел ребёнка, только кулачок, поднятый будто в коммунистическом приветствии. На следующей картинке бабушка и другая женщина сидели друг напротив друга за столом. Похоже, они разговаривали как старые друзья. Между ними за столом сидела маленькая девочка с собранными в два хвостика волосами. Она с трудом доставала до стола. Она положила голову на руки, явно утомлённая взрослыми разговорами, и прикрыла глаза, будто боролась со сном. На следующем фото та же девочка – мама – примерно в том же возрасте, с широко открытым ртом стоит около резинового детского бассейна в саду. Из зелёного шланга в полусдутый бассейн льётся вода. Девочка явно что-то радостно выкрикивает, может быть «Я!» Следующее фото было заправлено в коричневую картонную рамку. Школьная фотография мамы в чёрном свитере на синем фоне. Блестящие карие глаза. Потом фото на пляже. Но на нём был мужчина, похожий на грушу. Его внушительное пузо свешивалось через резинку плавок, а ноги были очень тонкими. Длинные усы, вытянутое лицо, всклокоченные волосы. Он улыбался скромно, но радостно. А за ним, в море, в объятьях волн и с поднятыми руками – мама, когда она была девочкой. Полная радости.

– Это твой дед.

– Когда это было?

– Мы ещё были женаты. Рейчел тут, наверное, лет девять.

На следующей фотографии была та же девочка, но уже тинейджер. Она сидела в каком-то кафе, одетая в комбинезон. Рядом сидела её мама с сигаретой. На столе лежала стопка учебников. Девочка и её мама смотрели в камеру, не улыбаясь, каждая думала о своём. На следующей фотографии те же двое на низком оранжевом диване. Маме тринадцать или четырнадцать, на ней полосатая футболка, руки скрещены, голова закинута назад. Она улыбается камере. Бабушка сидит на подлокотнике, серьёзная и отрешённая. Следующее фото сделано несколько лет спустя. Маме лет семнадцать, она опирается на свой синий велосипед (мой синий велосипед), всё её счастье пропало. Руки скрещены, волосы коротко подстрижены, мрачная одежда – тёмный свитер аргайл[21] и тёмно-синие джинсы. Дальше – мамин выпускной. В её руках – перевязанный лентой свиток. Мантия, академическая шапочка, ничего не выражающее лицо.

Зачем это было? Вся эта жизнь. Это нельзя забрать, вернуть.

– Я была не очень хорошей матерью, – сказала бабушка.

Повисла тишина.

– Она приезжала на выходные, когда начинала учиться в университете. Но потом перестала приезжать. Бабушка смотрела куда-то вдаль, наклонив голову, как мама.

– Наверное, тебе было одиноко.

Она отвернулась.

На последнем фото была мамина свадьба. Толпа молодых людей. Мужчины с закатанными рукавами и распущенными галстуками. Девушки с растрепавшимися причёсками. Блестящие лица. Не дышащие. Папа с торчащими волосами. Мама рядом с ним, сверкает улыбкой в камеру.

– Каким был папа тогда?

– Я впервые увидела его в день свадьбы.

Это меня поразило. Я хотел сказать что-нибудь доброе.

– Он бы тебе понравился.

Бабушка издала всхлипывающий смешок.

– Почему вы с мамой не ладили?

– Иногда у нас получалось. Помнишь, когда вы приезжали?

– Ага.

– Хорошее было время. И она назначила меня твоим опекуном, это тоже что-то значит, – бабушка замолчала. – Она сказала, что я не поддерживала её, когда она была ребёнком.

Она снова наклонила голову, будто уйдя в собственный мир – как мама. Я подумал, может быть, это у них было общее: грусть. И обе не знали, что с ней делать.

– Мне жаль, бабушка, – сказал я.

Она вернулась из своего мира.

Потом поморщилась и взялась за живот.

– Ты в порядке?