Дорога ввысь. Новые сокровища старых страниц. №5

- Прекрасно, Гельмут, прекрасно! - обрадовалась Криста. - Послушай, Гельмут, к нему присоединятся и другие! С сегодняшнего дня я хочу молиться за Ганса. Ганс Роте, кажется, так его зовут?

Тот пыл, с которым Криста все это произнесла, передался и Гельмуту. Она просто излучала уверенность в успехе!

- Да, - подтвердил он, - Ганс Роте. Как ты хорошо запомнила имена!

- Йохен, в следующее воскресенье мы ведь снова пойдем в воскресную школу? - спросил Куртхен. -Там было так хорошо, и нам еще надо закончить разучивание новых песен. Пожалуйста, позволь нам снова пойти туда!..

Йохен смерил его взглядом.

- И не подумаю! Тебе не удастся меня одурачить! Замолчи, я не желаю ничего слышать об этом дурацком „теплом зале"!

Сказав это, он засунул руки в карманы и начал насвистывать.

- Ты же насвистываешь „Радость, радость будет в небесах..." - воскликнул Курт и просиял:

Йохен покраснел и закашлялся.

- Я думаю, Йохен, что все стало намного лучше с тех пор, как я больше не ворую.

- Болван! - набросился на него Йохен. - Больше не говори такой вздор! Это невыносимо! Как я погляжу, ты и вправду скоро должен будешь поискать нового друга!

Куртхен сильно испугался. „Йохен хочет порвать со мной дружбу, потому что я овечка доброго Пастыря и хочу следовать моему Спасителю! Потерять Йохена из-за моего Спасителя? Разве это неизбежно? Разве нельзя дружить одновременно с обоими? Йохен должен остаться моим другом! Я спрошу в воскресенье господина Бергера, он ведь все знает", - думал Куртхен.

Вечером, когда Курт ложился спать, он заговорил со своим братом:

- Ганс, - спросил он, - канонада уже была?

- Ну, разумеется, - ответил Ганс. - Это было потрясающе. Ты бы только послушал этот грохот, ну просто адский шум! Сбежался весь дом. Но когда они спустились, нас там уже не было. Каждый из нас заранее нашел себе укромное местечко, и, кроме того, сильный дым и темнота помогли нам уйти оттуда незамеченными. Люди кричали и ругались. У старухи, соседки с третьего этажа, произошел сердечный приступ. Все ругались, кричали, что наверняка это снова дело рук „этого Йохена". Но они не могли его в этом уличить. Некоторое время спустя они видели, как он резал у реки ивовые прутья. Они хотели, чтобы полицейский его арестовал, но тот ответил, что их подозрения необоснованны и что он не уйдет со своего поста.

- Как хорошо! - с радостью в голосе воскликнул Куртхен. - Что стало бы с Йохеном! Он наверняка попал бы в тюрьму.

Братья надолго замолчали. Ганс лежал на спине, положив руки под голову, и неподвижно смотрел в темноту широко открытыми глазами.

- Я думаю, что больше никогда не буду участвовать в подобных делах.

Курт удивленно приподнялся с подушки.

- Ты имеешь в виду то, что придумывает Йохен?

- Да, я это имею в виду. Их надо совершать тайно, а господин Бергер сказал, что Господь Иисус не одобряет подобных тайных дел. Я не хочу - я больше не буду в них участвовать. Собственно говоря, я и с канонадой не хотел связываться.

Голубые глаза Курта округлились от удивления.

- Ганс, пойдем снова в воскресенье в школу!

Он был страшно рад. И господин Бергер тоже обрадовался, когда увидел в „теплом зале" белокурую головку Курта.

„Это многочисленные молитвы домашних - нет, это милость Божья"! - подумал он с благодарностью.

Они выстроились в шеренгу по росту, все шестеро, мал мала меньше, напоминая собой органные трубы, один грязнее другого - братья и сестры Бруно. Мать пришла, чтобы забрать его из больницы, а они все остались его ждать посередине моста. Бруно, пролежав столько недель в детском отделении, видел вокруг себя лишь чистых, хорошо умытых детей и поэтому немного помедлил, прежде чем подать руку своим братьям и сестрам.

- Ты никогда не умываешься? - спросил он Лотту.

- О нет, я умываюсь каждое воскресенье, - удивившись вопросу, заверила его Лотта.

- Ты могла бы это делать каждый день, - сердито заметил он. - Воды достаточно и время у тебя тоже есть.

- Ты только вернулся домой и сразу ругаешься, -недовольно сказала мать. - Ты, мальчик, что-то стал избалованным, точно принц. Но это скоро пройдет.

Теперь, когда Бруно выписался, он вдруг ясно осознал все то прекрасное и приятное, что окружало его раньше в больнице. Да, там за ним ходили и ухаживали, как за принцем. Правда, в больнице он думал совсем по-другому. Там его не устраивало то одно, то другое. Мало чем он был доволен, и у сиделки с ним было немало хлопот.

- Когда приходится столько времени лежать и страдать от боли, то всем будешь недоволен, - не раз отвечал он сестре Грете, пытавшейся его успокоить.

А позже, когда боль уже прошла, он был твердо убежден, что с такой рукой, как у него, нечему радоваться. Бедный Бруно! Постоянное недовольство и волнения озлобили его и сделали брюзгой.