Дорога запустения

Таасмин Манделья слышала о чуде Черновы. Город спасся, но челнок и все двести пятьдесят шесть человек на борту превратились в пар. Чудо классом получше спасло бы и их, подумала она. А статуэтка, кстати, уродлива донельзя.

– Несите ее сюда, – Таасмин Манделья протянула левую руку навстречу святой. Биение света потекло по схемам в ее платье и сконцентрировалось вокруг левого запястья. Ореол засиял так сильно, что тени появились в дальних нишах приемного зала. Таасмин Манделья ощущала, как ее окутывает волна духовной чистоты: внутренняя симфония сердца возобновилась, она свободна и прощена. Металлические ленточки полосками печатных плат проистекли из ее руки и обвили Хильду Чисту из Черновы электропаутиной. Собрание верующих в абсолютном благоговении узрело, как грубая деревянная кожа святой покрывается пленкой электросхем. Руки и ноги святой искрились, глаза горели ядерным светом, с губ срывалась тарабарщина машинного кода.

Пресуществление дерева в машину завершилось. Паломники пали ниц. Кое-кто в ужасе бежал из базилики. Старушки из Черновы взялись кланяться, но Таасмин Манделья их остановила.

– Возьмите ее и покажите моему племяннику. Это ответ, которого он ждал. Передайте ему и мое благословение: Бог на вашей стороне. Вы не собственность. – В порыве святого озорства Таасмин Манделья сжала левый кулак и подняла его: приветствие Конкордата. Она встала, чтобы все увидели Солидарность Серой Госпожи, потом запахнула одежды и широкими шагами ушла с помоста.

– На сегодня прием окончен, – крикнула она бионической дворецкой. Та вздрогнула в замешательстве и побежала доносить Кадиллаку Духновенному. Таасмин Манделье было все равно. Бог пробился, война объявлена, она поступила свободно и по совести. Война объявлена, а Таасмин Манделья счастлива-счастлива-счастлива.

– И тебе я тоже не собственность, – сказала она отражению в чистой холодной воде садового бассейна.

Глава 50

Каждый, кто предъявлял карточку Конкордата тому или другому собственнику Мегамолла Острой и Пикантной Пищи Мандельи и Даса, имел право бесплатно вкусить от страны чудес; в качестве чудес предлагались вареные сардельки, запеченные кебабы, весело шкворчащие во фритюрнице нутовые оладьи и еще бхаджи, самосы, пакоры и мелкопрыги в ассортименте. То был жест сыновней солидарности Мандельи, половины Мегамолла Острой и Пикантной Пищи; жест подрывал прибыльность предприятия, однако половина-Манделья знал, что у половины-Даса имеются кули золотых долларов, припрятанные с тех дней, ныне вспоминаемых не без грусти, когда Дас был городским умельцем, голью перекатной, гунда-шушерой и бомжарой, – и, значит, Мегамолл переживет кризис Конкордата.

Мегамолл Острой и Пикантной Пищи был примечательной, даже уникальной постройкой. Передняя половина – древний рикша, три года провалявшийся на задворках Эдова Сарая, задняя сделана из когдатошнего кухонного отсека легкача, дополненного откидными барными стульями, радиомузыкой, бумажными фонариками веселой раскраски и чертовой гибелью святых икон, орденов и бумажных молитвенных билетов. Каждое утро, не дожидаясь первого луча в окошке, Дас, половина партнерства, пинком возвращал рикшу, половину мегамолла, к астматической жизни и вел несуразный драндулет по узким переулочкам, огибая кур, коз, лам, детей, грузовики, пока не находил место для парковки. Парковался Раджандра Дас почти неизменно напротив Лавки Смешанного Ассортимента Сестер Троицыных, чтобы очаровательно улыбнуться сестрам, выходившим открывать лавки в восемь ноль восемь; те в ответ приглашали его в самую жарищу на мятный чай. Когда приходил половина-Манделья (половина с железной деловой хваткой, генетическим даром отца-рационала), сосиски жарились, чайничек и кофейничек с ситечками струили чайно-мятные и кофейные ароматы, а очередь с карточками Конкордата, длинная, как бесплатный завтрак, ждала.

На шестьдесят шестой день стачки Раджандра Дас обертывал лепешкой колбаску размером со свое предплечье, чтобы передать ее смутно знакомому забастовщику, и вдруг, недообернув, застыл.

– Ар-Ди, – сказал половина-Манделья. – Ты чего?

Раджандра Дас машинально передал колбаску забастовщику.

– Это он. –   Он? – Каан Манделья глянул, но увидел лишь брюнета средних лет, наблюдавшего с той стороны улицы.

– Ему хватило наглости вернуться – после того, что он сделал…

Каан Манделья глянул вновь, но человек уже исчез.

– Кто это такой?

Раджандра Дас не сказал, но весь день оставался мстительно напряжен, что для него было в высшей степени нехарактерно. Оставив Мегамолл Острой и Пикантной Пищи на ночь в безопасном месте, Раджандра Дас нанес визит м-ру Иерихону.

– Он вернулся, – сказал Раджандра Дас, и когда м-р Иерихон узнал, кто именно вернулся, он послал Раджандру Даса собрать всех Основателей, за исключением Доминика Фронтеры, а пока Раджандра Дас собирал всех Основателей, м-р Иерихон открыл ящик стола, в котором хранился иглострел, и вынул его из шелковой обертки.