Дорога запустения

– Я же сказал, там никого нет!

– Да не может такого быть!

– Компьютер говорит…

– На хрен компьютер!

– На хрен тебя! Гляди, блин! Я был прав, там нигржггммстфуххззсс… – И Т32, «Персик Авессалома», принял смерть от мощного импульса П-индуктора в руках мальчика-солдата Армии Всея Земли, разнесшего тамошних Медведище, Медведицу и Медвежонка фонтаном железных осколков и обильных красных брызг.

Джонстон М’боте смотрел на гибель «Персика Авессалома» и ощущал непривычное шевеление в голове. Это бродила самозародившаяся мысль, озарение и ясный знак того, что предопределенное существование стрелка катилось к концу ветки. Самозародившаяся мысль застала Джонстона М’боте врасплох, и прошла целая минута прежде, чем он нажал на кнопку соединения с Медведищем.

– О, Большой Медведь, – пропел он, – мне кажется, мы имеем дело с невидимым противником. – Медведище зашипел и забулькал по межсвязи: командир, повышенный в звании с опережением относительно мозгов.

– Ну, есть у кого инфрагоглы? – Медведица оставил свои вместе с палочковым репеллентом в палатке. Стороны ожесточенно заспорили. Джонстон М’боте нацепил свою пару и обрел сходство с одержимой поносом совой. Он узрел мутную монохромную дымку, и та почти сразу принесла ему дивиденды.

– Эй! Медведище! Медведище! Вижу духа! Настоящего живого духа!

– Где?

– Слева по борту, один неприятель… – Ему нравились военные выраженьица.

Духа звали Шэннон Йсангани.

– Давайте ее срежем, вот же она… – Болтающийся под брюшным люком в двадцати метрах над землей в дыму и копоти стрелок Джонстон М’боте повел боемашину, повинуясь указаниям в форме ора по внутришлемной межсвязи. Верная и послушная боемашина протопала по заброшенному западному крылу гасиенды Манделий, отчего лопнула с треском, как стручок гороха, самая тайная комната, которую дедуля Аран запер и наказал не открывать под страхом проклятия.

На головы династии Манделья, спрятавшейся в глубочайшем из подвалов, посыпалась пыль. Дрожали и стонали камни. Полубезумного после скачек на Лошадке Чарли Раэля Манделью-мл. посетили галлюцинации, в которых он был вождем Великой Стачки; он разразился речью, и Квай Чен Пак поспешила успокоить его травяным чаем. Эва, беспечно трудившаяся на ткацком станке, выбрала моток огненно-рыжей пряжи и провозгласила:

– Все это должно пойти в гобелен.

На главном дворе Манделий боевая машина Т27 «Восточное Просветление» приняла боевую стойку, выпуская пар из нагнетательных клапанов. Вокруг турели клубился дым, наделяя ее потусторонней, злобной разумностью.

– М’боте, ты видишь кого-нибудь?

Стрелок М’боте высунулся из подбрюшного волдыря, зондируя через гоглы огромные клубы пара и дыма, прибывшие с окраины Стальтауна, где Парламентарии и защищавшая город Армия Всея Земли сшибались, словно набегавшие друг на друга волны. Сквозь монохромный сумрак двигалась мерцающая неотчетливость.

– Ага! Вот она! Стреляйте скорее! – Медведица скрипуче развернулся, подчиняясь; Медведище занес убийственную переднюю правую, чтобы раздавить тварь.

За последние минуты природа веры Шэннон Йсангани в Бога изменилась коренным образом: на смену Большому Благостному Добряку, выдающему некоторым чуть больше удачи, чем требуется по справедливости, пришел Гнусный Мстительный Старый Рыбак, с крючка которого жертве уже не соскользнуть. Когда Мёрту Мелиндзакиса сожгли вместо Шэннон Йсангани, это была удача. Теперь, когда она не могла уйти от того, кто его сжег, это была месть. Боемашина играла с Шэннон Йсангани в кошки-мышки. Какой-то салага даже свесился с турели, следя за каждым рывком жертвы в инфрагоглы. Великолепная невидимость бесполезна, как и защитный купол. Осталось только сразиться и погибнуть по образцу Мёрты Мелиндзакиса.

– Бог убей Бога! – солипсически закричала Шэннон Йсангани, прорываясь к Стальтаунской крепости, а боемашина безостановочно наступала ей на пятки. – Бог убей Бог убей Бог убей Бог!

Большие пушки колыхались, похожий на макаку уродливый человечек целился, нога вознеслась, а Шэннон Йсангани не хотела, категорически, никогда вообще совсем не хотела сгинуть в огне, как сгинул орущей агонизирующей плазмой десятилетний мальчик-солдат. Шэннон Йсангани подняла П-индуктор, чтобы сражаться, но поняла, что страшно устала убивать. Устала, тошнит, иллюзии утрачены. Глупый человек-макака что-то тараторил из люка, а она не хотела его убивать.

– Я тебя даже не знаю, – прошептала она. Но если не убить – сгинешь в огне. Гибель все ближе. За миг до того, как она отключила защитный купол, чтобы атаковать, сокрушительный стальной пинок отбросил ее на стенку хлева с ламами. Залп распылился, защитный пузырь лопнул, Шэннон Йсангани врезалась в очень твердые саманные кирпичи. Внутри нее хрустнули и треснули телесные внутренности; она ощутила вкус стали и меди. В смутных миазмах полуосознания она увидела, что не весь выстрел ушел в молоко. Она снесла верхнюю турель, стрелка и пушку. Из металлической раны фонтаном били пар и смазка – почти кровь. Шэннон Йсангани хихикнула так, что скрутило ребра, и отключилась.

– Черт-черт-черт-черт-черт-черт-черт-черт…