Дорога запустения

Джонстон М’боте, от страха свернувшийся клубочком в комфортной крутой подбрюшной турели, едва слышал командирские проклятия.

– Попалась, блин, попалась, попалась, сволочь-сучка-стерва, попалась, попалась… – Язык тыкался в зубы, Джонстон М’боте в яростном блаженстве шептался с самим собой и крутил-вертел медные колесики и верньеры. – Девка, вот ты где, попалась! – Он навел большое оружие на женщину, лежащую на груде разбитых кирпичей. – Попалась… – Что там кричит Медведище? Он что, не понимает, как сложно стрелять, когда эта чертова боемашина вихляется и кобенится, как пьянь субботней ночью? Опасно? Что к черту опасно? Визирный крестик светится, цель как на ладони. Стрелок Джонстон М’боте надавил на маленькую красную кнопку.

– Бдыщь! – крикнул он, и в ослепительной вспышке боемашине оторвало переднюю левую ногу.

– Ничоси, – сказал он. –   Тупой ублюдок! – завопил Медведище. – Я же сказал, опасно, надо осторожнее… – Т27 «Восточное Просветление» тряслась березкой на краю обрыва. Металл визжал и лязгал, гиростабилизаторы с воем пытались удержать боемашину в стоячем положении, потом катастрофически отказали, ибо задача была им не по зубам. С величественной, балетной грацией боемашина опрокинулась – тахионные бластеры бешено палят во все стороны, корежимые суставы изрыгают пар, – и раскололась, шлепнувшись на твердую почву Дороги Запустения. В завершающие секунды падения Джонстону М’боте позволено было увидеть, что вся его жизнь вела к этому моменту великолепного уничтожения. В миг, когда подбрюшная турель лопнула и растеклась спелой грушей под весом падающего металла, Джонстон М’боте узрел себя вплоть до рождения и, глядя на младенческую головку совершенной формы меж бедер матери, осознал, что был обречен с самого начала. Он ощутил глубокое, глубочайшее омерзение. Потом он не ощущал уже никогда и ничего.

Осциллируя по границе между болью и сознанием, сублейтенант Шэннон Йсангани смотрела, как падает, сраженный собственным оружием, чудо-юдо-левиафан. Внутри зарождался приступ смеха – неудержимый, нестерпимый, разрывающий плоть.

Укрывшись на пятом уровне под Стальтауном в своем времетранспортном центре, Арни Тенебрия тоже наблюдала за падением левиафана. Для нее это был красочный фрагмент военной мозаики. Стена телемониторов являла войну во всех красках, и Арни Тенебрия смаковала каждую, и глаза ее бегали от монитора к монитору, от монитора к монитору; быстрые, краткие свидания с войной – и жадность: не пропустить бы ни один момент Войны Сил Космоса!

Пустошительница перевела взгляд с телевизионной бойни на временаматыватель на полу в центре комнаты.

– Долго еще?

– Две минуты. Мы как раз сцепляем генераторы поля с токамаком.

Наблюдавшие за мониторами разом завопили:

– Пехота! Они бросили в бой пехоту!

Арни Тенебрия вновь обратилась к стене из картинок. Тонкая белая стрелковая цепь двигалась через сеть окопов к Стальтауну как горячий нож сквозь масло. Артиллерия боемашин оказывала пехотинцам затухающую поддержку. Арни Тенебрия увеличила изображение и увидела на белых парламентарских плечах знакомые увесистые ранцы.

– Умница-разумница Марья Кинсана, – прошипела она, чтобы никто ее не услышал и не решил, что она сошла с ума. – Ты подобралась очень близко, но все-таки недостаточно. – Стрелки обрушились на защитников города, и в достигшем ее ушей реве оружия Арни Тенебрия различила хлопки детских пугачей. Точно такая же войнушка, «замри на двадцать секунд, ты мертв!», когда она кончится, все встанут и побегут домой обедать. П-индукторы молотили по П-индукторам, потом проснулось тахионное оборудование на борту боемашин – и объявило, что игра окончена, сегодня и навсегда.

– Готово! – крикнул Дхаврам Мантонес.

– Тогда вперед, а то чего мы, – сказала Арни Тенебрия, Пустошительница. Она нацепила боевой ранец. Дхаврам Мантонес дернул рубильник, тот перенаправил всю энергию стальтаунского токамака во временаматыватель. Эоны открылись перед Арни Тенебрией, как огромная пасть, и она бросилась в бездну, в каскад послеобразов.

Потом реальность кончилась.

Глава 63