Дорогая Альма

— Что ты, парень, не надо, не надо, слышишь! — Пирогов как мог быстро подошел к юноше, схватил в охапку. — Что же ты делаешь? Что делаешь? Ты сейчас себя погубишь, командира своего погубишь, всех погубишь, — приговаривал он.

— Они сестру убили, Наденьку. Ей всего семь лет было, — проговорил юноша срывающимся голосом и разрыдался.

— Да, война. Но как же бороться? Сейчас выжить надо, — продолжал Пирогов, гладя его по спутанным волосам. — Надо выжить. И другим помочь. Командиру своему. Ты ведь сам знаешь, до своих уже не дойти. Надо здесь, в тылу, сражаться. Люди есть, знамя есть, вот командира вылечит доктор — станете полноценным отрядом, местные потянутся. Будет у кого защиты просить. А так — что? Придут каратели — сожгут сторожку, лесник с женой пострадают. А ради чего — ради минутной слабости? Терпи, мальчик, терпи. Терпеть надо. Ну, успокойся.

— Иван, скажите лесничихе, чтобы налила ему воды, — попросила Маренн и, наклонившись, раскрыла саквояж. — И вот дайте успокоительное. — Она протянула пузырек с таблетками. — Иначе все это плохо закончится.

— Ой, чуточки не убили пани доктора! — запричитала Пелагея. — Ой, як же то? Горшки побили.

— Молчи, — одернул ее Микола, — не до горшков сейчас.

— Иван, почему все остались здесь? Мы же договаривались, что остаться должен один, — резко спросил Раух.

— Они гарантировали, что опасности не будет, — растерянно ответил Пирогов и, налив воды, заставил красноармейца выпить лекарство. — Вот господин, то есть товарищ Кольцов лично…

— Фриц, он же почти ребенок, оставь, — вступилась Маренн. — Мы только теряем время.

— Мы действительно обещали. — Кольцов подошел к Рауху и, на удивление, произнес на немецком, хотя и с акцентом. — Я понимаю. Стажировался в Польше в тридцать девятом. Язык немного изучал перед этим. Я приношу извинения. Он — юнец совсем. Из другой части. Прибился к нам при отступлении. В Гродно у него вся семья погибла. Сам натерпелся. Не выдержали нервы.

— Если бы фрау доктор не успела наклониться, спасать вашего командира было бы некому, вы понимаете? — спросил Раух.

— Я понимаю, — подтвердил тот.

— Фриц, хватит. Займитесь своими людьми, унтер-офицер, — распорядилась Маренн. — Надеюсь, вы сумеете взять их под контроль. Сейчас нам некогда выяснять отношения, вспоминать утраты. Ведите к раненому. У нас каждая минута на счету. Фрейлейн, — она позвала Варю, — помогите мне надеть халат. Иван, оставьте этого юношу его командиру. Подойдите ко мне, вот возьмите. — Она вручила Пирогову фонарь. — Будете держать. Света здесь явно недостаточно.

— Вот политрук. То есть наш раненый…

Варя подвела Маренн к широкой скамье у стены, на которой лежал офицер в посеревших, промокших от крови бинтах.

— Иван, свет! — приказала Маренн.

Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что положение раненого критическое. Маренн проверила пульс, зрачки.

— Пульс значительно снижен, — констатировала она. — Тридцать ударов. Сознание спутанное. Сильная кровопотеря. Предагония. Очень долго тянули. — Она бросила недовольный взгляд на Кольцова и его подчиненных. — Варя, немедленно ставим капельницу с физраствором, и я введу лекарства, которые поддержат работу сердца. Затем займемся раной. Вот инструменты. — Она достала из саквояжа металлический контейнер. — Подготовьте. И все старые бинты надо снять. Я должна осмотреть рану.

— Да, сейчас, — откликнулась Варя поспешно.

— Не вытянет? — спросил Кольцов с явным напряжением.

— Шанс есть, — ответила Маренн, устанавливая катетер. — Придется посоревноваться со смертью. Но для военного хирурга это обычная работа. Иван, вот, кроме фонаря, держите бутылку с физраствором. — Она вручила Пирогову капсулу. — Но только ровно и не трясите, а то не хватает только, чтобы попал воздух и все кровообращение, которое и так слабое, вообще закупорилось. Вот так, хорошо. — Маренн вставила трубку капельницы в катетер, физраствор пошел внутрь. — Сейчас станет легче. Я введу лекарства, это нормализует работу сердца. Варя, подайте шприц. — Она открыла металлический контейнер, в котором в спирту хранились шприцы. Взболтала лекарство в пузырьке. Набрав в шприц, осторожно ввела раненому. — Сейчас станет легче, — повторила она. — Мы не можем ввести наркоз, пока сердечная и дыхательная деятельность не нормализуется, — объяснила Варе и Кольцову. — А без наркоза не сможем оперировать.

— У нас частенько режут и без наркоза, — ответила медсестра. — Не хватает на всех. Водку в рот — и достаточно. Мучаются люди сильно.