Дорогая Эмми Блю

Мы обе хохочем, лёжа на одеяле мокрого песка под летним солнцем. На Рози – новый, эксклюзивный халатик от известного плюс-сайз бренда, на мне – униформа официантки: белая блузка, значок с именем и чёрные брюки, которые я надеюсь однажды потерять и больше не найти. Проходящий мимо нас мужчина с бордер-колли на поводке замедляет шаг, будто мы голые или ещё что-нибудь. В компании Рози я всегда оказываюсь в таком положении, потому что Рози – фэшн- и бьюти-блогер, и чуть ли не каждый обеденный перерыв она занимается блогом: либо пишет посты за столом, заставленным кофейными кружками и заваленным обёртками от сэндвичей, либо позирует во всевозможных нарядах, которые, как мне кажется, не особенно вяжутся друг с другом. Единственный случай, в котором блог забывается, – когда в гостинице орудуют строители. Тогда она тащит меня в столовую и восхищается парнем с татуировками, говоря при это голосом Аттенборо[17], наблюдающим за спариванием тюленей. В прошлый раз, когда мы, сидя за сэндвичами и чаем, любовались на них, явился Фокс и спросил, долго мы тут будем торчать, гадая, какой бедняга не женат. На что Рози ответила: «Вообще-то, Фокс, мы спорим, не по мальчикам ли вон тот, похожий на Ника Ноулза». Рози – умная и дерзкая, и уверена в себе настолько, что все, кто её окружает, тоже начинают выше поднимать голову. Рози – она такая, какой хотелось бы стать мне.

– Сними, чтобы вошли браслеты, – командует она, пока я щёлкаю её новым айфоном.

– Я пытаюсь.

– Постарайся уловить свет от топазового.

– Господи, Рози, я просто официантка с айфоном. Я не Дэвид, мать его, Бейли.

Спустя несколько снимков Рози переворачивается на живот и забирает у меня айфон.

– Спасибо, – она улыбается мне и откручивает крышку смузи цвета сахарной ваты. Пляж в сезон летних дождей – холодный и сырой, но воздух теплый и пахнет жареными пончиками в сахаре и водорослями, а в небе не видно ни облачка. Именно в такие дни я люблю Шир-Сэнд. Блеск новизны этого города с его маленьким песчаным пляжем, викторианскими домами из оранжевого кирпича и ретро-пассажами так и не улетучился. Я поняла, что хочу здесь жить, как только сошла с поезда. Я приняла решение переехать, отучившись первый год в колледже, а Лукас и Аманда помогли мне перебраться в это местечко в двух городах от Рамсгита.

– Новый старт, – сказала Аманда, расставляя нарциссы на окнах комнат. – Чудесно, милая. Ты будешь здесь счастлива, – и она оказалась права.

Рози отхлёбывает смузи.

– Поговори со мной, Блю.

– О чём?

Она легонько касается моей руки.

– О том, почему у тебя всю неделю такое выражение лица. Как будто ты страдаешь запором. Даже не так – как будто у тебя в заднице застряла целая деревня.

Я смеюсь, очищаю от песка бензиново-синюю ракушку мидии.

– Вовсе у меня не такое лицо.

– Такое. Оно у тебя всегда такое, когда ты думаешь о чём-то плохом. О чём на этот раз? О французе?

«Нет», – хочу сказать я. Есть кое-что, почти выпихнувшее из моей головы мысли о Лукасе, чему я даже рада. Это поздравительные открытки. От отца. Я не могу не думать о них, и при каждой мысли мой желудок скручивается в бараний рог. Целую неделю я провела с комом в груди – комом нервозности, тоски, волнения. Да, я волнуюсь, потому что знаю: я стала ближе к тому дню, когда смогу посмотреть в лицо своему папе. Мужчине, от которого унаследовала половину генов.

Рози стягивает очки, смотрит на меня карими кошачьими глазами.

– Ну?

– Нет, не о французе.

– Хорошо, – говорит Рози. – Хочешь это обсудить?

Я качаю головой, но она наблюдает за мной, молча улыбаясь, и эта тёплая, спокойная улыбка придаёт мне сил.

– Помнишь, я говорила тебе о папе? О том, что я совсем ничего о нём не знаю?

Рози кивает, крутит в руках бумажную этикетку от смузи.

– Ага. Он тоже француз, да? Сексапильный музыкант?

– Насчёт сексапильного ты сама придумала.

– Все музыканты сексапильные. Даже некрасивые. Ладно, давай дальше.

– Мама всегда говорила мне, что ничего о нём не знает. Лишь что он играл в группе на том же фестивале, куда приехала она, и что они провели вместе пару дней. Его зовут Питер, и он живёт в Бретани – вот и всё, что она мне говорила. И что он не знает о моём существовании.

– Помню. А ты говорила, что никогда ей не верила.

– Ага, – я придвигаю к себе свою коричневую кожаную сумку, всю в песке, и достаю из неё конверт. – Во вторник она прислала мне вот это.

Рози стопкой вытаскивает карточки из розового конверта, разглядывает первую попавшуюся. Как и на остальных, на них нацарапан адрес дома, где я жила до восьми лет. По тонким уголкам видно, что с открыток сорвали марки. Мама собирала их для какой-то благотворительной программы, к которой она относилась так серьёзно, как никогда не относилась ко мне.

Какое-то время Рози молчит и смотрит на меня не мигая.

– Боже мой, – она сдвигает солнечные очки на макушку. – Это… это офигенно, Эм, – всё её лицо пылает, в глазах блестят слёзы. Она хватает меня за руку. – Он знает о тебе, Эмми. И ему не наплевать. Ему совсем не наплевать.

Она вновь опускает очки на глаза, кончиками пальцев утирает слёзы.