Дорогая, я дома

– Я ваш сосед, – начал я быстро, – живу тут рядом, мы все там живем. Я хотел просто познакомиться, вот, возьмите, – она снова отстранила сверток рукой, – я могу вам помочь. Я видел, корейцы вам возят еду… Не верьте корейцам! Я могу вам помочь, привезти дешевле, у нас есть грузовик. Вы только скажите что, я сделаю это дешево как никто.

– Мне ничего не надо. Все хотят от меня денег. Я никому ничего не даю, уходите! – ответила она.

Я посмотрел на нее, за ее спину, вглубь дома, где было темно, и призрачно блестели предметы, и где-то далеко колебался свет свечей, от которого становилось не по себе. И меня осенило.

– Может, вам нужны части для адаптера? Не бойтесь, скажите – я достану. Прямо из Китая. Не бойтесь, я никому не скажу.

И тут я увидел что-то и замолчал. Увидел мальчишку – в глубине ее странного дома, он спускался откуда-то сверху, лестницу из-за темноты я сначала не разглядел. У него были такие же волосы, как у нее, может более рыжие, такое же белое, как рисовая бумага, лицо, и глаза – клянусь, еще огромнее, чем у нее. Он был одет во что-то черное, как взрослый, шел очень тихо и был похож на маленького гробовщика. Когда я увидел, как идет этот пацан – медленно и грустно, в свете странных свечей, в темном доме, как привидение – я испугался. И не мог придумать, что еще сказать.

– Я не знаю никаких адаптеров, – ответила она, – и мне точно ничего не надо. Спасибо, что пришли.

– Hallo! – вдруг сказал мальчик негромко, я еле расслышал, и посмотрел на меня.

– Hallo! – как мог бодро ответил я и ушел.

* * *

Наша служба шла своим чередом, становилось холодно, нам выдали новую форму, и главный инженер по-прежнему орал на нас, а Чжао Лин рассказывал, как товарищ полковник орал на инженера: нам дозволено иметь здесь не больше двух бомбардировщиков, а у нас их шесть, и если бы швейцарский дивизионер не был почти глух и слышал рев наших «лебедей», нас бы давно раскусили.

– И что, – лениво спрашивал Шаоци, и Чжао терялся. Действительно, что? Дивизионер не имел никакой власти, как не имели ее швейцарские политики и европарламент – они решали проблемы своих сонных стран, перекраивали границы Евросоюза, повышали и понижали пособия по безработице – в то время как мы работали на заводах, наши солдаты охраняли границы, а наши самолеты стерегли тихое европейское небо.

В декабре местные тихо отметили Рождество и Новый год, пару раз стрельнули ракеты у албанцев. Выпал снег, озеро Эммен замерзло, и мы с семьями Чжао Лина и Ювэя пошли кататься на коньках – и поначалу показалось, что мы были единственными. Но когда я кое-как освоился с коньками и попробовал сделать большой круг – я снова увидел мою соседку и странного мальчика. Они неподвижно стояли на берегу, она – в темных очках и платке, из-под которого выбивались пряди волос, он – в куртке и с непокрытой головой – на его волосах был снег, и они оба казались призраками. Я махнул рукой, они не ответили – даже не пошевелились. И когда они двинулись через поле к дому – я бы не удивился, если бы они не оставили следов на снегу.

В феврале на берег озера приехало несколько грузовых машин – оранжевые проблесковые маячки отражались от искристого снега, ото льда озера, от безмолвных стен домов. Из машин высыпали наши китайцы, военные вперемешку со штатскими, рассыпались по белому полю – кто расчищал снег, кто бурил землю, кто снимал с грузовиков что-то огромное.

А на следующий же день нас построили, и товарищ генерал и швейцарский дивизионер под аплодисменты открыли памятник дружбы Европы и Китая – два параллельных обелиска, у подножия которых были вытесаны в камне барельефы маленьких швейцарских домиков, а по центру, связывая обелиски, летела огромная стая каменных лебедей, один из которых едва не касался своим крылом крохотной черепичной крыши.