Дорогая, я дома

Она наверняка спросит меня об отце. Она знает, что я ездил к нему в Люцерн неделю назад. Он был неразговорчив, все смотрел исподлобья, как я хожу по его особняку, смотрел и молчал. И только один раз, когда я хотел спуститься в подвал за пивом, что-то такое мелькнуло в его глазах, какая-то искра, какая-то жизнь. Он взял меня за рукав, усадил на диван и пошел сам, а я наблюдал, как он исчезает за поворотом, старый, крепкий, почерневший, как сухое дерево, в своем костюме-тройке, с воротником под горло. Потом вернулся и почему-то заговорил про Советский Союз, про тюрьмы. Сказал, что там очень гуманно расстреливали – выводили из камеры будто на допрос, а в одном из переходов неожиданно стреляли в затылок.

И мне тогда показалось странным, что я вижу каждый день десятки, а то и сотни людей, меняю друзей, страны проживания, языки, на которых говорю, – и везде, во все города и на все вечеринки мира, таскаю с собой свое проклятое одиночество. А он, мой отец, засел сиднем в своем гнезде и, кажется, вполне доволен, ждет не дождется, пока я свалю. Может, едва я отъеду, он рванется звонить молодой любовнице, и она сразу примчится…

Он не провожал меня в аэропорт – отправил с водителем. Когда машина отъехала от дома, стоящего на отшибе, в самом глухом углу какого-то леса, я вздохнул с облегчением. Уверен, он тоже.

Дженнифер встретила меня на пороге – с опухшим лицом и всклокоченными волосами. Симпатичная девушка, молоденькая куколка-тинейджер с большими глуповатыми глазами. Зареванная, она не стала безобразной, как это случается с женщинами постарше, – просто выглядела еще глупее. На ней были джинсовые шорты, топ D&G, и часики RADO Joaillerie на руке.

Я прошел на кухню, пнув пару разбросанных по полу носков, обошел раздавленную металлическую банку из-под пива. У Стива был пол из деревянных грубых досок, весь прожженный – о него часто тушили бычки. На кухонном столе стояла ополовиненная бутылка «Дэниелса». На кухне Дженнифер бросилась мне на шею и зарыдала в плечо. Я осторожно трогал ее волосы, удивляясь, зачем этот совершенно чужой человек находится сейчас так близко, и почувствовал себя лучше, когда она наконец отлепилась и села за стол.

– Карстен, он прыгнул под поезд… В метро… Просто так… А я не знала, он ушел ночью… Звонил мне…

– Да, Дженни, успокойся, мне он тоже звонил. В час.

– Да? – на этот раз она услышала, но отреагировала вяло, слишком погруженная в себя. – Что сказал?

– Ничего. Я не подошел к телефону.

Мы оба замолчали.

– Карстен, почему? Почему он это сделал?

– Я не знаю. – Я помолчал, посмотрел на нее, словно ожидая подсказки. – Ты же с ним встречалась… У него, может, неудачи были? Долги?

– Да, он был должен… Мне тоже. Но немного, пару сотен… Да я бы… я бы и не вспомнила, Карстен…

Я замолчал, потом встал со стула. Стив был должен и мне тоже, и тоже пару сотен. Он всем был понемногу должен, потому что жестко сидел на кокаине.

Я зашел в ванную, защелкнул дверь на ключ. Ванная была в порядке, большая и светлая – но полочку под зеркалом долго не мыли, она была мокрая и вся проржавевшая. Я сунул руку за зеркало – и нашел маленький свернутый пакетик. Заначка, которую Стив не успел использовать. А может, забыл. Я раскатал на крышке унитаза дорожку, вдохнул, нажал на слив и вернулся на кухню.

– Машина, – снова застонала Дженнифер, как только я вошел, – «Туарег»… Он ее очень хотел. Просил кредит в банке, ему отказали. Пару дней назад. А он так хотел… Хотел эту машину.

– Подожди, ты что, хочешь сказать, чувак прыгнул под поезд, потому что не смог купить идиотский «Туарег»? Дженни, успокойся…

– Я не знаю, Карстен, я не знаю… Мне просто плохо.

Я встал к окну. На кухне повисла тишина, прерываемая всхлипами Дженнифер. Я постоял еще, потом снова зашел в ванную и сделал еще дорожку.

– Дженни, мне пора! Ко мне приезжает мама, надо убраться в квартире. Ты это… держись! Я завтра позвоню.

Она поплелась провожать. И только в дверях вдруг схватила за рукав и зашептала:

«Карстен, Карстен… он играл в игры… Ты не знаешь, он играл в игры…»

– В какие игры? – Кокаин забирал, я подвигал челюстями. Хотелось скорее уйти отсюда, пробежаться по улице, зайти в кафе.

– В компьютерные… Знаешь, где стреляют, ищут потайные ходы, выполняют какую-то миссию. Целыми днями играл…

– И что? Все время от времени играют, это не повод прыгать под поезд.

– Карстен, он не так, как другие, играл! – Она смотрела мне в глаза, и тут я впервые увидел, что в этих глупых гляделках появилось второе дно, будто страх углубил их. – Он поиграет-поиграет и перезагружается, начинает все заново. С самого начала. Он говорил, это классное ощущение – начинать игру сначала, когда у тебя все есть, все оружие… Говорил, что жизнь, – она запнулась и снова заглянула мне в глаза, – что наша жизнь тоже вроде игры и, может, иногда стоит просто… перезагрузиться…

* * *