Дорогая Венди

Она может только смотреть, как волосы и тело Руфуса мелькают меж чужих ног. Его спина кошмарно выгибается, когда кто-то хватает его за волосы и тянет назад, и её сердце пропускает удар. Она уверена, что вот сейчас всё и случится, сверкнёт лезвие, нож пройдётся по его горлу. Ей ничего не видно из-за слёз, она судорожно всхлипывает и едва может вздохнуть. Где-то там в толпе Руфус кричит от боли, и она точно знает, на что похож этот крик. Это звериный вопль. Визг. Чистый ужас.

Она не может подбежать к нему, но может убежать прочь, и убегает, проклиная себя за это. Она уверена, что Питер способен заставить Руфуса или любого другого делать что угодно. Он может внушить Руфусу, что он и есть кабан, и тот искренне поверит в это, так поверит, что в самом деле превратится в кабана.

Зацепившись ногой за корень, она растягивается во весь рост. Катится по тропинке, сбивая дыхание, когда она пытается подняться и не может – очень больно. Сейчас ей хочется только свернуться клубочком, лежать и всхлипывать. И пусть Питер её найдёт. Не всё ли равно?

В следующий миг на ум приходит такое, от чего становится ещё страшнее. Нельзя оставаться. Нельзя дать Питеру похитить у неё её саму. Она не из Неверленда. Она не потерялась. У неё есть дом. Есть родители. Есть имя – и это не Венди. Она – Джейн!

Имя вдруг приходит к ней, вырвавшись из-за пелены в сознании. Джейн прижимает к губам исцарапанную, испачканную землёй ладонь, чтобы заглушить то ли крик, то ли стон. Всё вдруг потоком возвращается обратно: потрясённое лицо матери, когда Джейн вытащили в окно, звёзды, что летели навстречу, холод полёта, рука Питера на её запястье, страх падения, что преследовал её всё время.

Она вспоминает, как они пролетели на ту сторону. По-другому и не скажешь. Небо вокруг изменялось – совершенно невозможным образом, и всё же изменялось. Они летели словно сквозь толщу воды, будто нырнули в лужу и вынырнули на другой стороне известного ей мира. Звёзды, что крутились вокруг, были уже иными, не теми, которые она видела из окна своей спальни. Не очень понятно, как она это определила, но она точно знала, чувствовала нутром, что находится в другом, неправильном месте.

Она помнит, как звала маму. Как кричала Питеру, чтобы он отпустил её, хоть тогда и не знала его имени. Потребовала отпустить – и сразу испугалась, что он послушается и она упадёт вниз. Поэтому она замолчала и плотно зажмурилась, так что приземление было неожиданным и она сильно ударилась об песок.

Когда она открыла глаза, её ослепил солнечный свет – такого тоже не могло быть, потому что секунду назад они летели в темноте. Несмотря на ушиб, она торопливо вскочила на ноги и набросилась на Питера – пиналась, пыталась укусить, швыряла песок ему в глаза. Она обзывалась и орала на него, в общем, вела себя совсем не как подобает леди – дедушка пришёл бы в ужас, увидев такое, а вот мама, возможно (только возможно!), гордилась бы ей, хоть никогда и не призналась бы.

Питер тогда только смеялся над ней, будто всё это была просто игра. Всякий раз, когда Джейн бросалась на него, он отклонялся на шажок или взмывал в воздух и облетал её по кругу, издеваясь и дразнясь. Она помнит, как это было унизительно, в глазах жглись слёзы досады, она ощущала себя такой маленькой и слабой. Когда она наконец вымоталась и села передохнуть, Питер опустился и присел рядом. Пусть они были одного роста, когда она попыталась на него напасть, теперь он казался намного больше и непонятным образом нависал над ней.

– Ну хватит, Венди. Чего ты так распереживалась? Радоваться надо! Ты дома, в Неверленде, здесь твоё место.

– Я не Венди! Я Джейн! – Пусть она устала и перепугалась, а всё тело болело, но она пихнула его изо всех сил, вскочила на ноги и попыталась пнуть.

Ухмылка исчезла без следа, когда он свысока взглянул на неё – словно тучи набежали на солнце. Он схватил её за подбородок, приблизил своё лицо к её, и она не могла отвернуться. Она не могла даже закрыть глаза, хоть и попробовала: веки были словно пришиты.

– Хватит драться. Уже не смешно. Ты Венди, тебе тут будет весело, но только если будешь слушаться меня.

Он разозлился, но голос был необычайно мягким. Джейн запомнила этот контраст. Он шептал, даже когда кричал, и рассуждал разумно и вежливо. Несмотря ни на что, его хотелось слушать. Хотелось делать, как велено, только сердце колотилось о рёбра.

Она попыталась вывернуться из его хватки, плюнуть ему в лицо, закричать, но тело слишком отяжелело. Несмотря на отчаянные попытки разума расшевелить её, она так и не шелохнулась. Глаза Питера, устремлённые на неё, стали такого цвета, какого она никогда раньше у глаз не видывала. Она будто глядела на огонь или прямо на солнце. По радужке играл свет, словно пламя, что пляшет вокруг бревнышка.

– Веди себя хорошо, – сказал он и внезапно отпустил её так резко, что она покачнулась и с размаху села.