Читаем Дороги без следов полностью

"Фоккер" впереди только поднялся, подбирал уже "ноги". Степанов взял его в перекрестие прицела.

Др-р! Др-р! - дал две короткие очереди.

Блеснуло пламя. "Фоккер" задымил и упал на поле.

Немцы как по команде пришли в себя. Наискосок, сзади, почти горизонтально к земле ударили зенитки. Степанов увидел впереди черные разрывы.

"Неужели тут собьют?" - похолодел он и инстинктивно под девяносто градусов на бреющем рванул на юг. Запутывал направление своего полета.

Очутившись над лесом, где уже не доставали снаряды, набрал высоту. Оглянулся. Черные шапки разрывов испятнали полнеба. А зенитки все еще били...

- Посмотри. Садят в белый свет, как в копейку,- сказал ведомому. - А "фоккер" горит!

- Горит... За него и нам нагорит, - чувствовалось по голосу, что Кривохиж волнуется.

- Спокойно. За это с нашей головы ни один волос не упадет, - сказал Степанов.

Вошли в облака, не заметили, когда перелетели линию

Выскочив на солнечный простор, Степанов увидел, что на конец его правого крыла - консоль - наплывает голубая петля реки, и сразу пошел на снижение.

- Орел ноль пять, орел ноль пять... Как меня слышите?

- Слышу вас отлично. Прием!

- Орел ноль пять, - вдруг окреп, зазвенел голос Пищикова. - Где вы?

- Идем домой. Прием!

Синий туман застилал землю, однако Степанов издалека заметил белые черточки, которые очерчивали взлетную полосу аэродрома, и ходу пошел на посадку.

Зарулив, вылез из кабины на плоскость. Сбросил парашют - за плечах остались две влажные полосы от лямок. Снял шлемофон. От него шел пар.

"Вон куда надо ходить и бить фрицев", - подумал он и, будто впервые заметив нежную зелень листьев на березках, вздохнул от радости. Он дома. В полку. На своей стоянке. Солнце. Тишина. Пахнет влажной землей.

"Скажу генералу... Докудовский аэродром можно атако­вать эскадрильей и разбить самолеты на земле".

Он по­вернулся и почувствовал тяжелую усталость в руках и ногах.

"Ну и полет! - удивился он, - Силы забрал за весь день. А я смеялся... Вот тебе и разведчик!"

К нему подбежал Кривохиж. Мокрый чуб растрепан, а на лице улыбка до ушей.

- Командир, я видел... - задыхался он. - Случчину видел.

Степанов измерил его взглядом с ног до головы и соско­чил на землю.

- Чуть к батьке не залетел. - Он похлопал ладонью по его влажному плечу. - Однако про Случчину после. Давай подобьем бабки и пойдем докладывать.

Положив на крыло самолета развернутый планшет и по­ставив палец на первый аэродром, над которым они недавно были, спросил:

- Сколько насчитал здесь бомбардировщиков?


19

Пищиков надвинул фуражку, заслоняясь от солнца ко­зырьком.

Увидел молодых летчиков, которые по команде старшего группы стали по стойке "смирно". Припомнил время, когда и сам он приехал в полк после окончания школы, вспомнил, как его встречали. Тогда над головой тоже стояло солнце, весеннее, горячее. И было их тогда тоже пять человек. Встречал командир полка с седыми висками. На плацу воз­ле белого здания штаба построились эскадрильи. Гремел оркестр. Пионеры поднесли им букеты цветов.

Где же теперь та пятерка?

Петро Высоцкий на Южном фронте, как и Пищиков, ко­мандует полком. Миша Валента взял выше - заместитель командира дивизии в истребительном корпусе резерва Глав­нокомандующего. Сашка Виноградов и Иван Александров в первый же день войны, утром, сгорели в воздухе над Ружанской пущей...

А вот он, Пищиков, встречает сегодня молодежь на по­левом аэродроме.

Выслушав рапорт старшего группы лейтенанта Аникее­ва, командир полка направился к летчикам. Пожал каждому руку, запоминая фамилии. Гусаров, Кузнецов, Охай, Серге­ев... Бодрые, молодые ребята.

Летчики молча разглядывали командира полка, на груди которого было столько орденов.. Выглаженная гимнастерка, галифе, начищенные до блеска сапоги и самая обыкно­венная обшарпанная кобура, из которой выглядывала черная рукоятка парабеллума.

- Позавтракали?

- Так точно, - подтвердил Аникеев.

- Мы работы не боимся, абы харч был,- осторожно вставил низкорослый чернявый лейтенант Гусаров.

Пищиков с улыбкой взглянул на него. Этот, видать, не без юмора. Хорошо.

- У нас без работы сидеть не придется, - сказал он. - Как видите, стоим на полевом аэродроме. Вон взлетная по­лоса. Рукой подать.

- Не полоса, а лодочка, - сказал Гусаров.

- На эту лодочку будете садиться, будь здоров! Пом­ню, в прошлом году снег сошел с полей, превратив их в топь. Под Сухиничами стояли. Француз Майе из эскадрильи "Нормандия", которая тогда входила в состав нашей дивизии, возвращался из-за линии фронта. Сопровождал бомбар­дировщики. Сжег горючее, не дотянул до своего аэродрома и сел... Где, вы думаете? На гравийку! Вот это расчет. Мало того. Заправившись горючим, он и взлетел с нее, с той гравийки. А вы творите - лодочка...

Летчики переглянулись.

- Французы и сейчас в этой дивизии?

Нет. Они теперь далеко от нас.

Пищиков поговорил с каждым летчиком. Даже первое знакомство его обрадовало. Каждый из них по доброму десятку часов налетал на истребителе. Это называется общим налетом.

В сорок первом году с таким общим налетом на истребителях летчика сразу сажали на самолет, и он летел отражать атаки "юнкерсов".

Перейти на страницу:

Все книги серии Белорусский роман

Похожие книги

Татуировщик из Освенцима
Татуировщик из Освенцима

Основанный на реальных событиях жизни Людвига (Лале) Соколова, роман Хезер Моррис является свидетельством человеческого духа и силы любви, способной расцветать даже в самых темных местах. И трудно представить более темное место, чем концентрационный лагерь Освенцим/Биркенау.В 1942 году Лале, как и других словацких евреев, отправляют в Освенцим. Оказавшись там, он, благодаря тому, что говорит на нескольких языках, получает работу татуировщика и с ужасающей скоростью набивает номера новым заключенным, а за это получает некоторые привилегии: отдельную каморку, чуть получше питание и относительную свободу перемещения по лагерю. Однажды в июле 1942 года Лале, заключенный 32407, наносит на руку дрожащей молодой женщине номер 34902. Ее зовут Гита. Несмотря на их тяжелое положение, несмотря на то, что каждый день может стать последним, они влюбляются и вопреки всему верят, что сумеют выжить в этих нечеловеческих условиях. И хотя положение Лале как татуировщика относительно лучше, чем остальных заключенных, но не защищает от жестокости эсэсовцев. Снова и снова рискует он жизнью, чтобы помочь своим товарищам по несчастью и в особенности Гите и ее подругам. Несмотря на постоянную угрозу смерти, Лале и Гита никогда не перестают верить в будущее. И в этом будущем они обязательно будут жить вместе долго и счастливо…

Хезер Моррис

Проза о войне