Дороги скорби

Тщетно стараясь не скрипеть половицами, поднялся на чердак. Все было на месте, все было, как и прежде. На полу были разложены одеяла, пледы и иное тряпье. У стенки валялась подушка Уммы, а в крохотной печи слабый огонек жевал хворост.

— Как ты смогла спастись? — не веря собственным глазам, спросил он. — Умма, чудес не бывает. Говорили…

Она сидела, укутавшись с головой в старый плед, сшитый из разноцветных лоскутов ткани.

— Умма, — Псарь вновь окликнул девушку.

— Подойди, я должна тебе кое-что показать, — прошептала она еле слышно. — Я знала, что ты придешь. Ты же дурак и не учишься.

Он сделал лишь шаг и остановился. Под его сапогом что-то едва различимо хрустнуло.

— Умма, — сказал Псарь. — Я уезжаю из Гнездовья.

— Ты сам это придумал? — прошептала девушка. — Жаль. Я считала, что ты будешь более настойчив, а вместо этого ты бежишь, поджав хвост.

Под сапогом Псарь увидел костяное ожерелье, быстро переместил взгляд и бросил его на старый стол ювелира. Ларец с приданым оборотня был перевернут, а все лисьи сокровища теперь были разбросаны по углам.

Псарь потянулся за мечом. По привычке.

— Твою мать! — вырвалось у него, и тут сидящая у огня девушка повернулась.

Замотанный в плед карлик с уродливыми желтыми зубами замер не шевелясь, выжидая.

— Ты пришел попрощаться, а пришлось поздороваться. Чудеса — это как раз по моей части, — захохотал Кухар, и позади Гончей громко скрипнула половица. Иво хотел обернуться, но не успел. Удар в затылок был скор и мощен. Человек из златоградского цеха рухнул на пол.

— Вот видишь, мальчик мой, — довольно процедил Кухар. — Я всегда держу свое слово.

Лукаш навис над лежащим наемником, сжимая в руке окованную сталью дубинку:

— Я могу прикончить его?

— Пока рано, мальчик мой. Я хочу видеть это лично.

— Так ты же здесь. Все и увидишь.

— Ты не понимаешь, да тебе и ни к чему, — Кухар щелкнул пальцами, и ошейник на шее Лукаша затянулся сильнее. — Это так, чтоб мне было спокойнее.

— Кухар, — серьезным тоном произнес Лукаш, терпя удушье. — Ты обещал еще кое-что.

— М? — карлик удивленно приподнял брови. — Ах да. Что освобожу твоих дружков, если ты будешь куда полезнее их. Я помню.

— Я принес пользу. Отпусти их, — Скорпион поднял с пола наемника и закинул его через плечо. — Мы же договаривались.

— Всему свое время, мальчик мой.

Дирк ожидал Иво на улице, и, стоило яркой золотой вспышке выбить ветхие ставни, помощник коронера выхватил меч из прилаженных к седлу ножен. Конь испуганно захрапел и ударил копытом брусчатку. Он не рассчитывал на победу и даже не надеялся на сколько-нибудь долгий бой, но тем не менее бежал Псарю на помощь.

— Держись! — прокричал он и, ввалившись на чердак, не обнаружил там никого.

25

Лисье сердце не выдерживало происходящих в Ржавой Яме бесчинств, но и покинуть ужасную ярмарку безумного существа из числа первых детей Рогатого Пса она не могла. За прекрасным фасадом скрывалась чудовищная природа этого места; под кровом изумительной красоты шатров проливалась кровь и существа разных пород и мастей встречали свою погибель. На арене каждый день сражались люди, нелюди и сражались насмерть, а клети, в одну из которых она была помещена, уходили, казалось бы, за самый горизонт, туда, где полыхала зарница.

Слуги Кухара — люди, обращенные в ужасных мышей, постоянно грызлись друг с другом, а те, что выживали в грызне и отличались недюжинной силой, реже сообразительностью, — составляли низшую правящую касту среди себе подобных. Иная судьба ждала тех, кто разочаровал Хозяина ярмарки. Не оправдавших надежд Кухара опаивали выжигающими остатки человеческого сознания отварами, превращая в безжалостных, тупых и жадных до крови чудовищ, которых держали все в тех же клетках в ожидании открывающих ежегодную встречу семьи боев. Со своей участью она уже успела смириться. Потеряв счет времени, девушка перестала проливать слезы и, глядя на усыпанное звездами небо, мечтала о скорейшем уходе на дорогу Мертвых.

Она застала произошедшие здесь перемены, и в тот роковой час, когда её, измотанную битвой, приволокли на ковер к Кухару, настроения в Яме переменились. Ушло то отупляющее, пьянящее кровь и сознание чувство всеобщего праздника крови, и Умма справедливо полагала, что Кухар заигрался с людьми. Множество великих, могущественных и прекрасных старших существ погибло от людских рук, потеряв тонкую нить понимания реальности, и еще большее количество младших, подобных Умме, просто попали под жернова машины прогресса, которую люди направляли на некогда уютные и безопасные леса, болота. Одним словом, творилось страшное; из жизни ушла Амелия, Лу-ух, родился Гриммо, и это только на территории Гриммштайна. Кухар рисковал стать следующим.