Дороги товарищей

— А я тоже вначале хотела стать кораблестроителем, — заговорила тоненькая и миловидная девушка, Шура Зиновьева. Она сверкнула живыми, беспокойными глазами, напоминающими переспелые вишни. — Но потом одна моя подруга сказала: фи, будущее в воздухе. Она мечтает быть летчицей. И я сдалась. В детстве я думала, глядя в небо: как хорошо лететь, словно птица, и глядеть на землю… Какое чувство широкое! Но мне нравилось и море. Я была в Крыму, в Гурзуфе, и однажды представила себе, как стоял на скале Александр Сергеевич Пушкин и глядел на море, и представила его глаза — большие и мудрые, очень грустные и мечтательные. Вот, сказала я, это мое призвание — море…

— Совсем завралась! — вмешался в разговор Гречинский, не стараясь выбирать выражения поделикатнее: свои все девчата, почти родные. — То воздух, то море! Я всех агитирую за медицинский. В медицине — будущность нашей страны. Тайна долголетия человека — вот проблема, над которой стоит поломать мозги…

— Все-таки, что вы ни говорите, профессию учителя я ни на какую другую не променяю! — загорячилась Наташа. — Летчики, инженеры, врачи — тоже отлично, замечательно! Но учитель! О, как благороден труд учителя! Вы посмотрите на Марию Иосифовну — какая прелесть, какие у нее глубокие глаза, как она всем сердцем ушла в работу! Мне кажется, что она каждому из нас частицу души своей вложила, я ее за это всю жизнь не забуду!

И Нина Яблочкова восторженно подхватила:

— Да, девушки, разве забыть нам своих учителей?

Затем, взглянув на товарищей и подруг, она продолжала:

— Я как вспомню, сколько они энергии и сил приложили, сколько вечеров просидели, сколько ночей не досыпали, чтобы мы выросли настоящими людьми. И кажется мне: ни за что на свете не забыть мне наших учителей! А ведь мы не всегда относились к ним с тем уважением, которое они заслуживают: мы и грубили, и досаждали им, и сердились на них за то, что они совершенно справедливо ставили нам плохие отметки.

Да, много серьезных разговоров было в тот памятный день. Но как и в любой другой день недели, шли рядом, в тридцати-сорока шагах, совсем иные разговоры. Пусть они мельче, пусть касаются пустяков, — все-таки в жизни не обойтись без них.

В то самое время, когда Наташа Завязальская говорила так страстно и красиво об учителях, к Женьке Румянцевой, внимательно слушавшей Наташу (ох, уж эта Женька Румянцева! Представьте себе, она еще не решила, куда пойти: в медицинский, в педагогический?), — к Женьке подошел Костик Павловский и сказал:

— Разреши отвлечь тебя на минутку?

— Что? Зачем? — неохотно отозвалась Женя. — Ты видишь, мне некогда! Опять насчет своего бала, наверное?

— Ты угадала.

— Ох, как он мне надоел! Сколько раз, сколько раз!..

— Ты меня обижаешь.

— Ладно, только поскорее.

— Мы сядем на скамейку.

Они подошли к скамейке, укромно скрытой под навесом густой кроны черемухи, и сели.

Костик оглянулся по сторонам и обнял Женю за плечи.

— Что это значит? — вырвавшись из его объятий, удивленно спросила Женя. — Не забывайся, Костик.

— С тобой стало трудно шутить…

— Это, по-твоему, шутки?

— Но ведь ты у себя дома разрешала мне?..

— Что разрешала?

— Обнять.

— Это было один раз вообще… и вообще не будет! — капризно сказала Женя.

— Какая ты непостоянная, — поморщился Костик. — У тебя, по народной поговорке, семь пятниц на неделе.

— Ну и что? — вызывающе спросила Женя.

— Тебе полезно было бы прекратить эти спортивные упражнения с Никитиным.

— Полезно-о? — иронически протянула Женя.

— Да, полезно. Как твой друг, я… — Костик внезапно придвинулся к Жене и заговорил быстрым шепотом: — Ты пойми, что Сашка научит тебя только махать руками да прыгать, словно девчонку. Это тебе совсем не нужно, не пригодится в жизни, ты не для этого создана. Это бесполезное, глупое занятие… Это даже не занятие, а просто дрессировка. Так лошадей дрессируют перед скачками…

Женя засмеялась, должно быть, даже не считая нужным опровергать Костика.

— Это я ему в лицо скажу! — горячился Костик.

— Ах! — воскликнула Женя, отворачиваясь. — А ты знаешь, что говорит Саша о тебе? Он говорит, что сожалеет о твоей участи. Ты еще и шагу не ступил после окончания школы, а от коллектива отрываешься. И знаешь, это верно, я с ним согласна.

— Возится твой Саша с физкультурой, как медведь с павлиньим хвостом!

— Ну и хорошо! Ты же о вечеринке своей хотел говорить, а перескочил на Сашу.

— Да, — мягко согласился Костик. — Ты знаешь, что бал, на который я ухлопал столько денег и времени, устраивается главным образом из-за тебя. Мне хочется быть с тобой… Впрочем, деньги и время неважно. Я рассчитываю… Нет, я думаю. Видишь, я волнуюсь, — с виноватой улыбкой сказал он. — Я надеюсь, ты на вечеринке будешь со мной? — наконец выговорил он нужную фразу.

— Я подумаю…

— Скажи сейчас.

— Разве это так важно?

— Страшно важно!

— Хорошо.

Костик схватил руку Жени и сжал ее.

— Спасибо! А я думал, ты предпочтешь своего Сашку.

— Ни слова больше о Саше! — нахмурилась Женя. — Я еще вообще-то подумаю…

— Ты уже дала мне слово.

— Передумать очень легко. Ясно?