Дороги в горах

— Еще?.. Еще, говорит, у них новый заведующий. Практику на председателя проходит. Черный, говорит, с бородкой, Эркелей, конечно, в него влюбилась. Знаешь ведь, какая она. В каждого нового человека влюбляется.

— Смешная девчонка. — Марфа Сидоровна улыбнулась, оживилась. — В руках ее надо держать.

Разговор пошел непринужденней.

Клава провела у матери около часа. Выйдя из больницы, она нерешительно остановилась. Что делать? Сидеть остаток выходного дома — скучно. Не лучше ли теперь же сходить на скотный двор? Посмотреть на дела, поболтать с Эркелей. Она обязательно насмешит.

…Скотный двор был закрыт решетчатыми воротами. Коровы, толкаясь, ели разбросанную кучами солому. Клава остановилась, отыскивая Ласточку. Но ее не было. Девушка открыла ворота и прошла под навес. Ласточка одиноко стояла в углу, опустив голову, будто о чем-то сосредоточенно думала.

— Ласточка!

Корова посмотрела на Клаву и замычала.

— Узнала… — обрадовалась девушка. — Ты что же не ешь? Матерью скоро станешь, дуреха. — Клава почесала Ласточку за ухом. Заметив остро выпиравшие из-под кожи ребра, сокрушенно покачала головой: — Ну и худущая ты. Плохая из тебя мать будет.

— Клава!

Девушка обернулась. К ней в радостном возбуждении бежала Эркелей. Обняла, поцеловала в одну щеку, потом, отпрянув, посмотрела на подругу сияющими глазами и чмокнула во вторую.

— Пришла! Вот хорошо!

Клава, улыбаясь, смотрела на Эркелей и думала: «Какая она все-таки хорошая, и настоящая красавица».

— Пойдем! Пойдем! — Эркелей схватила Клаву за руку. — Пойдем, покажу тебе своих телят.

— Каких телят? — удивилась Клава. — Ты разве уж не доярка?

— Нет… Я телятница. Наш новый заведующий, — Эркелей вздохнула, заводя под лоб черные озорные глаза, — наш новый заведующий Геннадий Васильевич сказал, что я очень люблю телят. А я правда их люблю, только не замечала… Пойдем! Восемь телят… Скоро еще будут.

— Пойдем, — согласилась Клава.

Позади послышалось призывное мычание. Ласточка, вытянув шею, смотрела на Клаву с укором, точно хотела сказать: «Зачем ты уходишь?»

Эркелей привела подругу в большой приземистый сарай. Сообщила со смешной важностью на лице.

— Мы телят выращиваем в неотапливаемом помещении. Смотри…

Привыкнув к полумраку, Клава увидела клетки. В них на толстой подстилке лежали телята с накрытыми мешковиной спинами.

— Хорошие? Нравятся тебе? — тормошила подругу Эркелей.

— Справные телята, — согласилась Клава.

Похлопывая их по курчавым лобикам, Эркелей переходила от клетки к клетке. Внезапно лицо ее омрачилось, губы скорбно перекосились.

— Этот уже пять дней хворает. Ветеринар давал лекарство — не помогает. Я знаю… Бабушка говорила… — Эркелей, взяв Клаву за ворот жакета, таинственно зашептала: — Все проделки Эрлика. Злой, не хочет, чтобы у меня были хорошие телята. Клава, ты помоги мне, дорогая. Надо обмануть Эрлика. Давай выпустим телят на прогулку. Ты погонишь четырех в одну сторону, а я в другую. Эрлик запутается, потеряет след. Обязательно потеряет!

Эркелей говорила убежденно, горячо дыша в щеку подруге. Клава громко рассмеялась.

— Эркелей, как тебе не стыдно? Ты же комсомолка!

Эркелей вспыхнула, смущенно забормотала:

— Я нисколечко не верю… Но ведь попробовать можно. Беды нет. Все равно, телят гоняю на прогулку.

— Ой, уморила!.. До чего же ты смешная.

Черные узкие глаза Эркелей наполнились слезами.

— Клава, ты никому не говори, а то все смеяться станут.

— Хорошо, не скажу. Только глупостями голову больше не забивай. — Клава вышла из сарая. Вслед шла недовольная Эркелей.

Холодное, будто остывшее солнце, утопая в белесой мути, поспешно спускалось за гору. В ущельях уже сгущались сумерки, окутывали лес, плыли в долину. Заметно крепчал мороз. В стылой тишине совсем близко, по-особенному бодро тяпал топор, его перебивал молоток.

— У вас, что ли, плотничают?

— У нас. Ясли делают. — Эркелей оживилась: — Геннадий Васильевич сам плотничает, а Бабах помогает. Знаешь Бабаха? Да знаешь, конечно! Пьяный все время шатался по селу. А теперь не пьет. С самого утра приходит к нам и сидит. Трубку курит да с Геннадием Васильевичем разговаривает. Ходит за ним, как теленок. Сегодня ясли помогает делать. Не колхозник, а работает. — Эркелей вздрогнула. — Я замерзла… Пойдем погреемся.

— Да мне домой, кажется, пора.

— Пойдем. Надоест еще дома одной.

— Это правда, — согласилась Клава, наблюдая за дымком. Он пушистым столбом поднимался из трубы дома, заманчиво напоминая о тепле.

Они подошли к покосившемуся крыльцу. В это время из-за угла вышел. Ковалев. Увидев его, Эркелей смущенно прикрыла рукавицей лицо, хихикнула. Клава, взглянув на Ковалева, почувствовала, что где-то видела его. Где? А Ковалев будто запнулся, снял с рукава полушубка стружку.

— Я вас где-то видел.

— Я тоже… — несмело сказала Клава, — но не вспомню.

— Вспомнил! — обрадовался Геннадий Васильевич. — В поезде!

— Ой, правда!..

— Спасителя своего забыла. Ай-ай-ай, нехорошо. — Ковалев, усмехаясь, укоризненно покачал головой. Девушка упорно смотрела на носки своих пимов.

— Бы, кажется, ехали тогда поступать в институт? Что же?