Дорогие другие

Эридано – Учитель,
итальянец, миланец
коренной (родился
возле viale Brianza),
ну же, оставь своё кресло,
диабет ни при чем,
и зачем жена,
когда тебе восемьдесят?
Учителя не имеют возраста:
учителям,
ученикам может быть
тысяча, десять, два и нисколько.
Бери свои перья,
трость и шапку шамана —
где ты прячешь ее,
за книгами, может?
Улыбаешься: да, было дело,
русский, магия, да…
там в ящике где-то,
посмотри, должен быть и камень.
Какой?
Философский.

Стая уже в облаках,

пойдем, что нам делать
в доме? – В Москве
оживим Есенина, выйдет
Бабель к нам,
Блок, Мандельштам,
поэты твои,
за Уралом все звери —
наши братья меньшие,
Дерсу Узала.
Ты всегда любил женщин —
в Самарканде тебе
найдется прекраснейшая
из прекрасных.

Э, – вздыхаешь, —

молодая ты, я старик.

Всё отговорки.

Давай сюда синюю шапку.
Синий-синий – радость
шаманская, бездна.

«Una lettera giunta ieri sera…»

Una lettera giunta ieri sera
sul mio tavolo,
indirizzo, testo, tutto scritto a mano:
una scrittura come una foresta
inquietata dal vento che rovina dall’alto,
un rotolare in basso, lunghi rami
e ramoscelli storti con dei buchi,
qua e l`a come uccelli le maiuscole.
Viene da Ratisbona, la Franconia profonda,
la Germania di fiaba.
“Non vedo pi`u, leggo poco, mi stanco”:
cos`i il vecchio alla sua antica allieva.

Non scrive pi`u quell’altro, `e in Garfagnana

accudito dai figli,
li fa impazzire per sedersi dritto,
si abbandona, lo sgridano,
parla dei suoi autori, di Tolst`oj e di Puskin,
e non ricorda se ha pranzato o no.

L’antica allieva s’impressiona e dice

per me sar`a diverso,
e prende il largo come un’anatrella.

Пришло вчера вечером,
лежит на столе,
всё – даже адрес – написано от руки,
почерк как бурелом:
сучья, дупла, коряги,
робкие птицы.
Из Ратисбоны – Франконии средней,
сказки немецкой.
«Не вижу почти, не читаю,
нет сил ни на что», —
пишет старик давней своей ученице.

Тот другой, в Гарфаньяне,