Дорогие другие

Веселый переулок у Порта Нуова.
5 вечера,
в небе апрельские ласточки,
в больнице —
час посещений.

Я приходила сюда каждый вечер,

упивалась собой
и своим здоровьем.
Страдал ли он? Нет.
Ни единой жалобы.
На тумбочке – Ницше.
Перечитываю, говорил,
Слишком человеческое.
Тот час был как сон:
наконец он с другими,
как прежде, до этой
жуткой жизни ради меня.

Видно: соседи любят его – простые

милые люди.
Жены их смотрят с улыбкой:
Дочка. – Молоденькая совсем.
Единственная?
Я думаю: хоть бы
подержали ещё!
Я буду с ним каждый вечер.

В семь родственники уходят.

Мне нравились эти тележки,
пахнущие едой:
из столовой слышны
голоса пациентов,
телевизор включен,
как бы мне хотелось
остаться на ужин, остаться на ночь
здесь, где он рядом с другими,
в этом месте надежном.

Не получилось.

Нет его. —
Я осталась
прежней, той,
что не думает
о смерти.

«Solo unghia di fuoco all’orizzonte…»

Solo unghia di fuoco all’orizzonte
poi d’un tratto
`e uscito intero, un disco palpitante
un piatto d’oro chiama la terra alla sua festa grande,
e poi arriva dentro la mia stanza,
dal davanzale al letto al mio cuscino
e tutto `e d’oro.

Giorno della mia vita:

non `e questo che conta e questa
mia stranissima salute
e la mia fede che per me non c’`e fine?

Только что
огненный ноготь на горизонте
и вот – диск огня
золотое блюдо —
землю зовет на огромный пир
в комнату входит ко мне
подоконник постель подушка —
в золоте всё.

Может только это и значит —

этот день моей жизни,
моё страннейшее выздоровленье,
вера моя, что для меня бесконечна?

«Ad uno ad uno se ne sono andati…»

Ad uno ad uno se ne sono andati
i padri
di questa mia dissennata giovinezza
che non potr`a aver fine, non potr`a,
io non ce l’ho
un’altra et`a possibile.

Se n’`e andato il tedesco

che leggeva con me Schiller e Goethe,
e che scriveva versi sui lill`a —
credimi, bambina, la sho`a
`e soltanto un inganno.
O il nanetto, il dottore,
l’inventore di un farmaco anticancro.
O l’incazzoso S., il mangiapreti,
che di sabato sera a casa sua
ci parlava degli angeli della chiesa ortodossa,
dove frusciano ali e tutto `e luce.
O G., o B., i pi`u amati,
l’uno preda agli infarti ed infelice,
l’altro votato al bere
e all’andare in gloria e cos`i sia.

Fame di padri, fame senza fine.

Non valevano quanto io credevo,
erano degli umani come tanti,
cari, bizzarri, vani, e la vecchiaia
aveva fatto pallidi gli sguardi
e svagati i discorsi. Ma che importa?
Com’erano davvero cos’importa?
Mai il vero mi ha interessato.