Дорогие имена

Фельетонист и памфлетист, чуткий к советскому, новому очеркист, Рябов и мастер русского литературного пейзажа. Артисты эстрады не случайно подхватили и включили в свой репертуар его очерк «Бородино». Начало написано поэтом, влюбленным в красоту русской осени; поэта сменяет историк публицист, под пером которого в сильных образах оживают хорошо изученные страницы героической русской старины; и это подступы к страстному памфлету патриота-большевика, летописца славы советского оружия.

Рябов — журналист молодого, неостывшего комсомольского пыла, веселый и остроумный, а вместе с тем всегда вдумчивый, пытливый. Многочисленные читатели почитатели были бы потрясены видом его обширной лысины. В их воображении он, наверно, обладатель буйного вихра, не поддающегося обработке. Нашему милому Ване Рябову мы желаем еще много-много лет такой литературной молодости.

1952 г.

КУКРЫНИКСЫ

АВТОШАРЖ

Кукрыниксам в литературе предшествуют Атопорарамис. Это имя может показаться незнакомым. В действительности его хорошо знают. Живи Дюма в наше время, он сократил бы на одну треть свой роман. Ему приходилось все время писать: Атос, Портос, Арамис. Это Куприянон, Крылов, Соколов сэкономили на своем десятилетнем веку в «Правде» тонну металла и краски.

Мировая литература о природе троичности чрезвычайно богата. Мы не станем дополнять ее изысканиями о внутреннем соотношении элементов в Кукрыниксах. Мы не знаем, кто здесь папа, кто мама, а кто душа замечательного художественного явления. Скажем лишь, что Кукрыниксы — это не просто Соколов плюс Куприянов плюс Крылов. Это — некое органическое образование, которое нельзя увеличить простым приплюсованием или даже сложным примаршакированием. Д'Артаньян, как известно, так и остался другом трех мушкетеров, не войдя в троицу.

Кукрыниксов роднят с Атопорарамисами их замечательная дружба и их боевая натура. Они подлинно мушкетеры карандаша. Художественное значение их работы оценено в рецензии, которую каждый правдист может увидеть в портфеле отдела искусства. Это очень хорошая и прочная рецензия. Она переживет выставку Кукрыниксов и, боюсь, переживет их самих. Она выдерживается в подвалах отдела, как хорошее вино. В ней все сказано.

Выставка Кукрыниксов дала повод нашей печати сказать о них — не в первый раз сказать, — что они выдающиеся художники, талантливые мастера, что они заняли свое почетное место в истории русского искусства, что их военные карикатуры останутся памятниками нашей эпохи. Примем это все как твердо установленные положения. Скажем о наших трех мушкетерах только как о правдистах.

Они были просто правдистами и стали старыми правдистами. Им исполнилось у нас десять лет. В своих воспоминаниях они пишут: «Осенью 1933 года мы впервые нерешительно переступили порог «Правды»… В каморках на Тверской улице сидели один на голове у другого незнакомые люди. На нас смотрели с недоумением. Мы были слишком многочисленны для немногочисленного состава редакции. Мы входили осторожно в редакционные клетушки. Когда Кукры вползали в кабинет, то Никсы оставались в коридоре. Габариты редакции не вмещали наш псевдоним. Мы казались чужими среди правдистов: они — газетчики, мы — художники…»

Эти воспоминания не опубликованы. Они еще и не написаны. Может быть, они и не будут написаны. Кукрыниксы, несмотря на десятилетний правдистский стаж, все еще не пишут словами. Они сохранили иммунитет среди словесной эпидемии. Но за десять лет они, художники, стали газетчиками. Мы, газетчики, никак не можем сказать, что за эти десять лет стали художниками.

Сколько редакционных чернил утекло за эти десять лет, сколько полос переплавлено! Кукрыниксы приходят теперь не на тесную, кривую, невзрачную Тверскую улицу, да и нет уже этой улицы, а есть широкий, светлый проспект Горького. И протискиваются теперь Кукрыниксы не в каморки на задворках, а в просторные кабинеты редакции «Правда», в комбинате «Правда» на улице «Правды».

Но они все-таки протискиваются. Это отличает их от мушкетеров. Не бывает так, чтобы распахнулись ворота тесовые и вошли, ввалились шумной толпой художники. Нет, в кабинете тов. Викторова приоткрывается узкая щель в дверях, и бочком протискивается Ку, за ним следует Кры, из-за спины которого выглядывает Никсы. Это у них от скромности, потому что скромность — это симпатичная черта наших мушкетеров. Они тихо садятся, тихо говорят. Они очень вежливы. Посидишь в их обществе и думаешь: «Ах, какие это милые, добрые, кроткие люди! Муха садится им на нос, и они — ничего, только взмахнут легонько рукой, чтобы не обидеть муху».

Кто мог бы подумать, что это, пожалуй, самые злые люди в нашем искусстве, злее их никого нет. Они обладают исключительным умением подмечать смешное в людях и явлениях, но не просто смешное, а характерное — то, что называют «слабой стороной». Они замечательные анализаторы. Их карикатуры на писателей, на журналистов — это небольшие злые критические этюды, часто убийственные по своей меткости.