Дорогие коллеги. Как любимая работа портит нам жизнь

Правые взяли анализ профессионально-менеджериального класса, предложенный Эренрайхами и другими левыми авторами, но извратили их выводы таким образом, чтобы воспользоваться ими для атаки на университеты. Как пишут Эренрайхи, американские правые боролись с «карикатурой на „новый класс“, утверждая, что профессионалы с высшим образованием – прежде всего юристы, университетские преподаватели, журналисты и деятели искусства – представляют собой „жаждущую власти“ либеральную элиту, стремящуюся навязать всему остальному обществу свою версию социализма». По всей видимости, критики справа не осознавали, что сами принадлежат к тому классу, на который нападают. Это лишний раз напоминает нам о том, что если назвать «классом» группу своих противников, имеющих между собой некоторое сходство, то это не сделает их классом. Как мы помним, классы слагаются из индивидов, а с началом неолиберальных реформ начался процесс разложения профессионально-менеджериального класса[520].

При этом «менеджериальная» часть класса чувствовала себя лучше, чем когда-либо: в конце 1970-х годов зарплата управленцев пошла вверх и продолжала расти в последующие годы. Что касается «профессиональной» части, то она переживала тяжелые времена: гарантии занятости исчезали, зарплата снижалась, автономия испарялась. Как отмечает Барбара Эренрайх, именно высшее образование служило пропуском в профессионально-менеджериальный класс. Неудивительно, что перемены сильнее всего затронули университеты, готовившие будущих врачей, адвокатов, социальных работников и преподавателей. В академическом мире, как и во многих других профессиональных сферах, происходило расслоение: на вершине оказалась небольшая группа звездных ученых, а внизу – многочисленный академический пролетариат, состоящий из преподавателей вроде Кэтрин Уилсон, которые хватаются за любую работу, чтобы свести концы с концами, и винят себя за то, что не смогли построить успешную карьеру. Как пишет Барбара Эренрайх в книге «Страх падения» («Fear of Falling»), средний класс (намного более удачный термин, чем «профессионально-менеджериальный класс») по-прежнему «находился гораздо ниже элиты, обладавшей богатством и властью». Далее она замечает: «Его единственный „капитал“ – это знания и навыки или по крайней мере официальные документы, подтверждающие наличие знаний и навыков. В отличие от настоящего капитала, его нельзя припасти на черный день». Докторская степень может выступать в качестве символа так называемого человеческого капитала, но никто не может гарантировать, что она не обесценится с течением времени[521].

Как раз в это время на сцену вышла «экономика знаний»: иными словами, труд работников интеллектуальной сферы начал обесцениваться и деквалифицироваться. Все больше врачей стали работать в крупных клиниках, а юристов – в крупных фирмах и корпорациях. Теперь, когда мы слышим о рабочих травмах, речь чаще всего идет о «стрессе» и проблемах с психологическим здоровьем, а не о переломах или растяжениях. До окончания Второй мировой войны термин «стресс» редко использовался для описания состояния человека. Однако во второй половине XX века исследователи стали называть стрессом износ организма, вызванный в числе прочего психологической нагрузкой на работе. К началу 2000-х годов стресс обогнал соматические заболевания в рейтинге причин отсутствия сотрудников на рабочем месте. Можно сказать, что концепция стресса, как и концепция «выгорания», вызвана к жизни кризисом, который переживает миф о любви к работе. Люди все реже получают физические производственные травмы, но все чаще сталкиваются с эмоциональными проблемами[522].

Капитал стал устанавливать контроль над профессионально-менеджериальным классом, но, несмотря на это, с повсеместным распространением высшего образования спрос на университетские дипломы только увеличивался. По всему миру открывалось все больше университетов, а доля школьников, поступающих в высшие учебные заведения, во многих странах выросла с менее чем 10 % в 1960 году до 50 % в начале XXI века. По состоянию на 2000 год около 3,5 миллиона преподавателей обучали более 80 миллионов студентов по всему миру. Однако распространение высшего образования во многих случаях приводило не к улучшению, а к ухудшению условия труда преподавателей[523].