Дорогие коллеги. Как любимая работа портит нам жизнь

Миф рушится, потому что сама идея работы не выдерживает испытания временем. Люди уже не получают за свой труд столько, сколько получали раньше: уровень заработной платы снижается со времен Рейгана и Тэтчер. Штаты сокращаются, а университетский диплом больше не гарантирует работы, достойной представителя среднего класса. После финансового кризиса 2008 года началась эпоха «карательного неолиберализма», как окрестил ее социолог Уилл Дэвис. Те, кто не желает подчиняться диктату неолиберализма, испытывают на себе жесткие меры принуждения; при этом существовать в рамках системы, избравшей режим строгой экономии, становится все сложнее. Число заключенных в тюрьмах растет, расходы на социальную сферу сокращаются, более или менее нормальных рабочих мест становится все меньше. Пандемия вскрыла несостоятельность системы здравоохранения в США и показала, насколько тяжело приходится представителям «жизненно важных» профессий, вынужденным продолжать ходить на работу, несмотря на растущую опасность для жизни. Куда бы мы ни взглянули, нас повсюду окружают те, кого Пол Мейсон назвал «выпускниками без будущего», и они очень злы. В 2012 году в США началась волна забастовок учителей, и она все еще продолжается: по меньшей мере в шестнадцати штатах педагоги отказались работать, добиваясь улучшения условий труда; пандемия только придала их требованиям дополнительную актуальность. Сотрудники художественных музеев и журналисты распространяют по сети гугл-документы, в которых сравнивают свои зарплаты. Эта информация используется ими в ходе профсоюзных кампаний. Улицы городов по всему миру – от Греции и Чили до Франции и США – заполонили толпы протестующих, которые добиваются отмены режима жесткой экономии, обострившего кризис института работы, а также широких реформ в социальной сфере. Феминистки бросают вызов патриархату на рабочем месте и дома. За убийствами Брионны Тейлор и Джорджа Флойда по всему миру последовали протесты, участники которых уничтожали монументы, символизирующие превосходство белой расы, и подрывали монополию государства на насилие. Обещания, которыми многие десятилетия кормили «тружеников любви», оказались ложью[687].

Мы не можем просто вернуться в эпоху, предшествующую неолиберализму: даже если бы у нас была возможность повернуть время вспять, мало кто из наших современников захотел бы жить во времена фордистской сделки и преобладания промышленного производства. Старая модель капитализма уничтожала планету ради обогащения небольшой группы сильных мира сего, и неолиберализм лишь ускорил этот процесс. Гегемония капитала рушится на наших глазах. Людей все труднее купить позитивными идеалами свободы, выбора и удовлетворения от работы, ведь они прекрасно видят, что скрывается за этими воздушными замками. Чем очевиднее становится жестокость капитализма, тем более абсурдным кажется требование «любить свою работу». Если воспользоваться терминологией феминистского движения 1960-х годов, можно сказать, что сейчас происходит рост нашего самосознания. После финансового кризиса 2008 года фасад капиталистического реализма покрылся многочисленными трещинами, а теперь здание грозит рухнуть[688].

Все это происходит на фоне глубокого экологического кризиса. Как пишет Алисса Баттистони, научный сотрудник Гарвардского центра по проблемам окружающей среды, «если говорить прямо, то деятельность человека настолько сильно изменила планету, что эти изменения теперь угрожают нашему существованию, причем некоторые жители Земли находятся в более уязвимом положении, чем другие». Баттистони отмечает, что мы не можем двигаться вперед, «не решив проблем, ставших камнем преткновения для движения по охране окружающей среды: проблем потребления и работы». По ее словам, сокращение государственного сектора приводит к росту частного потребления: на место поездов приходят частные автомобили, на место общественных парков – частные дворы, на место воды из-под крана – вода из бутылок. Наша культура только усугубляет эту проблему. Британский аналитический центр Autonomy в докладе 2019 года поставил вопрос таким образом: «Вместо того чтобы обсуждать, как максимизировать экономические показатели (под этим часто подразумевается поиск ответа на вопрос о том, как заставить людей еще больше работать на благо владельцев капитала), в условиях климатического кризиса мы должны сменить тему и поставить следующий вопрос: сколько еще работы мы можем позволить себе при текущих уровнях углеродоемкости наших экономик и производительности труда?» Серьезное сокращение продолжительности рабочего дня нужно не только потому, что людям не нравится работать, но и потому, что это единственный способ спасти нашу планету[689].

* * *