Участники протестов 2020 года носили маски и использовали дезинфицирующие средства для рук, чтобы по возможности обезопасить друг друга от коронавируса. Они пели и танцевали, объявив улицы Сиэтла и Миннеаполиса зонами, свободными от полиции. Протестующие заботились об окружающих, раздавали еду и лекарства, давали друг другу возможность отдохнуть на улице, не думая о том, что кто-то может подойти и поинтересоваться: «Что вы здесь делаете?» Протестующие в Сиэтле возродили дух Парижской коммуны и сиэтлской всеобщей забастовки 1919 года, когда рабочий класс вышел на улицы города, борясь за свои интересы; они создали, говоря словами одного из активистов, «пространство для дискуссий, „деколониальное кафе“. Оно включало общественный сад, информационные палатки, обучающие мероприятия со свободным доступом к литературе, вечерние кинопоказы и площадку, где каждый вечер выступали музыкальные группы». В ходе протестов во время пандемии коронавируса, когда недовольные полицейским насилием объединились вокруг лозунга «I can’t breathe» («Я не могу дышать»)[716], протестующие создали в городах США пространства, где чернокожие могли спокойно вздохнуть. Как пишет политическая активистка Мариам Каба, протестующие, которые призывают к упразднению полиции, «способны представить другое общество, построенное не на индивидуализме, а на сотрудничестве, не на самосохранении, а на взаимопомощи»[717].
Возможно, этих отдельных пространств недостаточно для того, чтобы полностью перестроить существующую систему. Но, как пишет Фишер, альтернативные образы будущего, которые мы создаем в таких пространствах, «являются не только „политическими“ в узком смысле, но и эмоциональными». Он назвал такой образ будущего «кислотным коммунизмом» – но не потому, что верил, будто психоделики могут способствовать политическим изменениям: Фишер считал необходимым возврат к идеям освободительных движений 1960-х годов. По его мнению, они могут помочь нам выработать новую политику удовольствия, желания и радости, создать «новое человечество, новый способ видеть, мыслить, любить – как раз это и сулит нам кислотный коммунизм»[718].
Фишер хотел соединить художественную и социальную критику капитализма, чтобы построить мир всеобщего изобилия (отсюда «коммунизм»). В эпоху климатического кризиса трудно представить себе, что в будущем нас может ждать что-то кроме дефицита, но молодые люди, устраивающие климатические забастовки по всему миру, помогают нам увидеть альтернативный образ будущего. Они объединяются с друзьями, заставляя нас вспомнить о тех временах, когда мы только начинали создавать свои маленькие волчьи стаи вне нуклеарных семей, свои банды, которым могли доверить самые страшные секреты. Они превращают свои страхи в звонкие кричалки, высмеивающие взрослых, которые довели наш мир до такого состояния. Бастующие студенты знают, что другой мир возможен, ведь они сами создают его. Они делают его реальным каждый раз, когда отвоевывают свое время, когда отказываются заниматься «трудом надежды», которого от них ждут. Студенты понимают, что мир, в котором они должны были вырасти, основательно подвел их[719].
Конечно, думать, что одной только любви достаточно, чтобы изменить наш мир, – это идеализм. Мне очень нравится сумка, подаренная мне организацией Art + Feminism («Искусство + феминизм»), на которой написано: «Нам нужна не только любовь, но еще и чертов план действий». Или, как более точно выразилась Анджела Дэвис, «любовь сама по себе бессильна, но без любви невозможен ни один по-настоящему революционный процесс». Солидарность – это любовь, совмещенная с силой и четким пониманием своих целей, как однажды заметили мы с Мелиссой Джирой Грант, моей коллегой и самой дорогой подругой. Утопические пространства, которые мы создаем во время протестов и забастовок, могут быть временными; концепция солидарности не предполагает, что нам должны нравиться все наши товарищи по борьбе. Но, стоя плечом к плечу, мы испытываем любовь друг к другу[720].
Таким образом, освобождение любви от диктата работы – это ключ к изменению мира. Люди уже начали отвоевывать себе пространства, позволяющие им экспериментировать с различными формами любви, свободными от навязанных капитализмом моделей труда. Как заметила Сильвия Федеричи, вспоминая Платона, «если бы существовала армия любовников, она была бы непобедимой». По ее мнению, любовь – это сила, позволяющая нам выйти за рамки личных интересов: «Это мощное антииндивидуалистическое средство, мощный инструмент объединения людей». Капитализму необходимо контролировать наши привязанности, нашу сексуальность и наши тела, чтобы поддерживать разобщенность. Капитализму удалось провернуть невероятный трюк и убедить нас в том, что работа – это наша самая большая любовь.