Дорогой враг

Я думаю о том, насколько было больно Мейкону той ночью, пока какие-то две ненормальные фотографировали его. Мне приходится бороться с желанием развернуть машину и поехать утешить его. И меня вновь охватывает головокружительное и совершенно незнакомое чувство, как каждый раз, когда дело касается Мейкона.

— Почему он мне не сказал? — я тяжело сглатываю. — Он должен был рассказать мне.

— Да, должен был. Но постарайся не быть с ним слишком суровой. Заставить его говорить об этом равносильно пытке. — Норт потирает пальцем висок и хмурится. — Он думает, что если бы сохранял спокойствие, то не потерял бы контроль над машиной.

— Это просто жутко. Его преследовали. Я бы испугалась.

— Мейкон любит все контролировать. И он никогда не признается в собственном страхе.

— Это правда, — бормочу я, затем выдыхаю. — Иисус. Не могу поверить, что кто-то сделал это с ним.

— Преследование… поганая сторона славы.

— А есть еще такие фанатки? — мой голос дрожит, страх за Мейкона сдавливает горло. — Чокнутые, которые преследуют его?

Норт обдумывает свой ответ.

— Трудно сказать, кто что планирует. Но Сэйнт и студия приняли решение, что его будут охранять до полного выздоровления. Как только съемки возобновятся, я вернусь к работе над трюками и тренировками, а Сэйнт наймет другого телохранителя, если захочет.

Если захочет? Ему лучше сделать это.

Я прерываю свои мысли. Почему я так переживаю? Нет, это нормально. Разумеется, мне не все равно. Мейкон — человек. Любому, у кого есть хоть капля сострадания, было бы не все равно. Но это не объясняет того факта, насколько это чувство становится личным и как лед поселяется у меня под кожей. Я боюсь за него. Именно за него.

Встревоженная, наклоняюсь, чтобы включить радио. Мы с Нортом сохраняем напряженное, неудобное молчание, пока едем под музыку The Strokes.

* * *

Два часа спустя мое мрачное настроение сменилось раздражением. Карен оставила меня в приемной своего офиса. Это очень красивое место с блестящими бетонными полами, наружными кондиционерами и ослепительно-белыми стенами, расписанными в стиле красочного современного искусства.

Одна стена посвящена ее клиентам, на ней висят фотографии Карен, смеющейся вместе с голливудскими знаменитостями и восходящими звездами. На снимке с Мейконом Карен опирается на его руку, пытаясь обхватить — безуспешно — пальцами его большие бицепсы. Мейкон смотрит прямо в камеру, на его лице легкая вежливая улыбка.

В его внешности есть что-то подобное хамелеону. Иногда он мрачный и задумчивый герой Байрона, в другой раз типичный американский спортсмен, а в следующий момент он похож на мародера — пугающий и жестокий. Но, несмотря на это, он все тот же Мейкон с неоспоримо красивым симметричным лицом.

Сейчас я пялюсь на его лицо, сидя в кожаном узком кресле, от которого моя задница болит, и готова поклясться, что оно создано для отсеивания неугодных лиц исходя из ширины их бедер. Здесь со мной застряли еще два человека: симпатичная девушка, которой на вид не больше девятнадцати лет и которая напоминает мне певицу Lorde; и парень, примерно моего возраста с красотой Мэтта Бомера. Оба напряжены, но стараются не показывать этого. Оба ждут по времени меньше меня.

Помощница Карен ловит мой взгляд, но быстро отводит глаза. Она тоже красивая — должно быть, это обязательное условие — и носит слишком неудобные туфли на шпильках. Я точно знаю это, поскольку потратила добрых пятнадцать минут, пытаясь не пялиться на ее выпирающие пальцы ног.

Тот факт, что я думаю о ее ногах, подводит черту. Всему есть предел. Я могу либо попытаться обойти мисс Шпильки — что кажется легче сказать, чем сделать, хоть на мне и надеты кеды, — либо же могу довести Карен до чертиков. Довести Карен звучит гораздо веселее.

Я женщина с немногими талантами: умею готовить, печь и знаю много песен. Я могу на слух напеть любую мелодию, не претендуя ни на какие награды. И также у меня есть способность быстро запоминать тексты песен. Десятки.

Отложив сумку, я улыбаюсь людям в комнате, стараясь привлечь всеобщее внимание. Неудивительно, что они все смотрят на меня в ответ, но с разной степенью настороженности. Чудаковатость могла бы сработать на бульваре Сансет, но точно не в стенах престижного агентства по поиску талантов. Ну, по крайней мере, не в этом.

— В начале я боялась[26], — я медленно поднимаюсь, — цепенела от ужаса.

Глаза двойника Lorde расширяются, когда я начинаю петь.

— Я выживу.

Мистер Голубые Глаза усмехается. А помощница Карен лихорадочно поднимает телефон.

Широко раскинув руки, я отдаю себя песне, словно хочу продать ее. Начинаю пританцовывать и щелкать пальцами в стиле джаза, потому что каждое выступление становится намного лучше, когда в ход идет движение бедер.

Голубоглазый начинает хлопать и подбадривать меня, в то время как молодая женщина смеется в ладоши, спеша перейти в другой конец комнаты.

В тот момент, когда я, стоя на стуле, делаю какую-то странную версию взмаха кулака в воздух и выкрикиваю «Я выживу», в комнате появляется Карен, пунцовая и раздраженная.