Дорожная традиция России. Поверья, обычаи, обряды

В повести Д. Н. Мамина-Сибиряка «Доброе старое время» (1889, из цикла «Уральские рассказы»), где речь шла о временах ещё до отмены крепостного права, есть эпизод, когда по зимней дороге мчалось несколько саней. И вот – типичная реакция ехавшей там старушки:

«В одном месте заяц бойко пересёк дорогу, отковылял немного в сторону и присел под ёлкой. Улитушка так и ахнула.

– Ох, неладно дело… – шептала она, творя молитву и отплёвываясь на левую сторону. – Чтобы ему пусто было, треклятому! Обождал бы, а то прямо через дорогу. Ох, не быть добру…»[453]

А в рассказе Мамина-Сибиряка «На перевале: из осенних мотивов» (1887, из цикла «Сибирские рассказы») – концовка такая: «В одном месте нам дорогу перебежал заяц – это уже окончательно взволновало Ивана Василича, и он сердито начал отплёвываться»[454].

У Н. А. Некрасова в поэме «Мороз, Красный нос» (1862–1863) крестьянка Дарья, похоронив мужа, вынуждена одна ехать в лес по дрова в сильный мороз. Ей и без того тяжко, а тут ещё заяц: «Заяц спрыгнул из-под кочи, // Заинька, стой! не посмей // Перебежать мне дорогу!» Вроде бы обошлось: «В лес укатил, слава богу…»[455] Но из зимнего леса, из владений Мороза, вдовица ведь так и не вернулась.

В рассказе Н. С. Лескова «Пугало» (1885), который написан от первого лица, по его детским, «гостомельским» воспоминаниям (от названия реки в Орловской губернии), есть эпизод, когда группа детей и подростков едет по весенней дороге:

«А в это же время из-под талой межи выскочил заяц и, пробежав через дорогу, понёсся по полю.

– Фуй, чтоб тебе пусто было! – закричали вслед ему Аннушки.

Они все знали, что встреча с зайцем к добру никогда не бывает».

Малолетний герой, который правил лошадью, струсил, упустил вожжи – и повозка перевернулась. Поскольку ехали они к тому загадочному лесу, где нелюдимо обитал некий странный человек, которого уже считали прямо-таки колдуном-оборотнем, то решено было, что это не иначе как его козни[456].

А вот как начинается опубликованная в 1886 г. юмореска А. П. Чехова «Ночь перед судом (рассказ подсудимого)»:

«– Быть, барин, беде! – сказал ямщик, оборачиваясь ко мне и указывая кнутом на зайца, перебегавшего нам дорогу.

Я и без зайца знал, что будущее моё отчаянное. Ехал я в с-ий окружной суд, где должен был сесть на скамью подсудимых за двоежёнство»[457]. Интересно в связи с этим и то, что заяц в народных поверьях имеет отношение к свадьбе.

Когда же Чехов в 1890 г., направляясь на Сахалин, проезжал по Томской губернии, то в письме домашним от 14–17 мая он отмечал: «Зайцы, которых здесь не едят и не стреляют, ничтоже сумняся стоят на задних лапках и, вздёрнув уши, любопытным взором провожают едущих. Они так часто перебегают дорогу, что это здесь не считается дурною приметой»[458]. Зайчатиной и вправду кое-где по России пренебрегали. Но действительно ли в тех местах Сибири не знали о такой примете, неведомо. Может быть, Чехов сам этак обобщил да и прописал.

Обрисовавший верования крестьян Орловской губернии А. И. Иванов приводил в своём очерке пару услышанных там в конце XIX в. колоритных быличек о зайце, что пересёк людям дорогу и навлёк на них беду. Первую из них он предварил замечанием: «А вот ещё рассказ про зайца: это был не заяц, а чёрт»[459].

Этнограф и священник Г. Е. Верещагин (1851–1930) записал от вятчанина Василия Звонова такую быличку: «Лежу я однажды у горна на фабрике и вижу. Идет к горну ребёнок 2–3 лет на вид… Я перекрестился и сказал: “Господи благослови”, и ребёнок, сделавшись зайцем, прыгнул в горн и исчез. Это видели и другие»[460].

Горн – промышленная печь, температуры в которой достигают очень больших значений. Вот туда-то, в огонь, и бросилось странное существо в обличии зайца. Характерна всегдашняя готовность углядеть в зайце нечистую силу. Именно так – зверёк казался воплощением нечисти, исчадием злой, «иномирной» силы.