Доспехи совести и чести

– Его нет, или я его не вижу, впрочем, в том нет разницы. Я поступил по своим убеждениям, но разве ж это имеет значение? Когда ставки так высоки. Я приму наказание со всей ответственностью, – отрезал он и высвободил руку из ее ладони.

Ужас охватил Лизу, от одной мысли, что обретя любовь, неотвратимо потеряет ее, она едва не лишилась чувств.

– Глупый вы! Вы говорите, что я наивна, но вы…. Вы….. Неужто, не понимаете, что ценнее жизни ничего нет? Неужели же вы пойдете на плаху, во имя идеалов, по-прежнему лелея и пестуя свою гордыня, которая и привела Вас сюда? Ни одна идея, не стоит и гроша, если за нее надобно платить жизнью! – воскликнула она. – Одни затевают войны, другие пытаются их остановить, высокие чины, толкают в бездну малый люд, используя их во имя высших целей, но какова цена? В чем смысл жизни одних ценою жизни других? Ведь вы сами о том говорили!

– Но лишь приверженность идеалам, делает мужчину мужчиной, – резко ответил он.

– Даже если эти идеалы ложны?

Мейер взглянул на нее, затем промолчал и отвернулся.

Лиза обняла его и склонила голову на плечо.

– Я не могу вас потерять, – ели слышно прошептала она.

– Я знаю, – ответил он, не смея посмотреть ей в глаза. – Но унизиться сейчас перед ними. Вы знаете, что агент, который внедрен в Третье отделение, все еще там, и на хорошем счету! Я слишком поздно узнал его имя, когда уже погубил себя и свою репутацию, так что теперь меня и слушать никто не желает. Выкинули, будто собаку, а ему лавровый венок. И я должен молить их о пощаде? И пачкаться и пресмыкаться? Никогда! И потом, если я поступлюсь своей гордостью, вы перестанете меня любить. Не смотрите на меня с удивлением. Так и станет. Да и как можно любить мужчину без чести? Я и сам не смогу любить вас, потому что стану себе противен. Сердце будет отравлено ядом презрения к себе. И ощущение своей ничтожности неизбежно разрушит меня. Не просите меня жить с этой ношей, даже ради любви. Я уже поступился своей честью раз, дайте мне хотя бы сохранить ее остатки.

После этих слов он повернулся к ней лицом и вновь, погладив по щеке, наклонился, чтобы запечатлеть на ее полуоткрытых губах, тот самый поцелуй, что навеки стирает грань между любовью платонической и любовью земной.

Она больше не молила его изменить свое решение, а лишь крепко вцепившись в лацканы сюртука, тесно прижалась к нему, боясь выпустить из рук, хотя бы на секунду, ибо знала, что каждое мгновенье вместе, может стать последним.

Пал Палыч делал обход своего «будущего» именья, заправски вышагивая как его истинный и неоспоримый хозяин. По-армейски высоко выкидывая правую ногу, а затем, яростно ее опуская, так, что каблук его сапога врезался в нежный весенний дерн, оставляя глубокий и рваный след – тавро собственника. Обойдя именье вокруг, и насладившись видом высоких башен, а также красотой дорого белого камня, Пал Палыч, конечно же, не преминул подсчитать в уме, сколько та или иная работа могла стоить, и с трудом, уложив в голове баснословную сумму, в которую именье обошлось его дорогому тестю, от удивления и изумления даже присвистнул.

– Мда, – заключил он, чтобы сия фраза не значила, затем, посмотрев вверх, постоял немного, покрутился, еще раз огляделся, и решил повторить обход.

В конце концов, если не сейчас, то в будущем, ему суждено стать хозяином всего этого, а посему надобно знать доподлинно и с точностью, что в его ведении находиться будет. А это значит, самое время посетить сад – единственное место, где он еще не был. И руководствуясь, прежде всего любопытством, нежели здравым смыслом и необходимостью, он последовал по дорожке в одинокую обитель его свояченицы. Пока шел, глазея по сторонам, Пал Палыч попутно и здесь строил планы своего хозяйствования, к коим готов был приступить хоть сейчас. Ему не нравились яблони.

– Проку от них нет, – решил Трусов, – ни тебе благодатной тени, ни прохлады, ни плодов полезных, и лучше было бы здесь разместить, что для дела, может хозяйственную постройку какую, и еще что дельное.

Как вдруг, он услышал голоса, которые и прервали его такие сладкие, но такие далекие от реальности размышления.

Женский был ему знаком, а вот мужской… Глухой и низкий, не принадлежал никому из тех, кого он знал в именье, и это было странно. Не мог он принадлежать и гостю, так как Пал Палыч был убежден, а точнее доподлинно знал, что гостей Арсентьевы в тот день не ждали. Он остановился затаив дыхание, прислушиваясь и пытаясь разобрать, о чем говорят в саду. Все тщетно. Вот только одно он знал точно, разговор тот был тревожен и эмоционален. Голоса становились то громкими и беспокойными, то понижались до шепота, а то и вовсе замолкали. – Что же там происходит такое! – в нетерпении едва не вскрикнул Трусов.