Достоевский (и еврейский вопрос в России)

Здесь, в Европе, открылась еще одна пагубная страсть Ф. М. Игра в рулетку. Он постоянно проигрывал и лишь редко выигрывал, а выиграв, немедленно отправлял брату деньги для издательской деятельности. Как правило, за выигрышем следовал проигрыш, и Ф. М. бомбардировал брата письмами с просьбой выслать денег. Брат же возмущался. Брат писал: «Не понимаю, как можно играть, путешествуя с женщиной, которую любишь?» Но сила страсти к картам оказывалась выше убеждений брата. Заканчивалось необходимостью занимать деньги даже у своей возлюбленной. Сам же Ф. М. описывал свою страсть: «Хуже всего, что натура моя подлая и слишком страстная. Везде-то и во всем я до последнего предела дохожу, всю жизнь за черту переходил». Может быть, неприязнь (ненависть?) к грехам иудеев была столь же непреодолимой страстью. И тогда евреям следует подумать, может быть, как избавиться от грехов, отмеченных Ф.М., а не искать объяснения в простом слове «антисемит», что-то вроде клейма, «нерукопожатный» – и вот что интересно, – если бы не эта пагубная страсть, имели бы мы, потомки, возможность прочитать такую блестящую вещь, как «Игрок»? Эту работу можно было создать только реально прочувствовав, познав те ощущения, которые испытывает человек в ожидании чуда, которое случается весьма редко. И вот что интересно – не было бы кружка Петрашевского, а затем ареста и каторги, то не было бы и «Преступления и наказания». Не было бы каторги и солдатчины – не было бы «Записок из мертвого дома», и так почти с каждым произведением Ф. М. События, их сложность и неповторимость подталкивали его к «выстрелу», а «выстреливал» он шедеврами. И все жизненные зигзаги, все тяготы и сложности событий – это и есть жизнь великого мастера. Они тесно переплетены, и порой даже трудно определить, где начало, где конец.

Событие. И вот Ф. М. 44, и очередной, неожиданный поворот судьбы приводит его наконец к счастью – обретению любимой женщины, семьи и всего того, что дает неуемному семья и дети. А событие это началось с знакомства с Стелловским.

Ф. Т. Стелловский – весьма успешный купец (вторая гильдия). Купец необычный: его товар – книги, ноты, цветы. Тогда это редкость, штучный товар. Знакомство со Стелловским, скорее всего, состоялось в 1864–1865 гг. Стелловский издавал Достоевского, в том числе его четырехтомное собрание сочинений. И, конечно, как каждый купец, старался заработать на своем товаре. Вечная нужда в деньгах часто подталкивала Достоевского на то, что он получал авансом часть оплаты. Очередной раз задолжав Стелловскому, Ф. М. был вынужден подписать крайне невыгодный ему, драконовский контракт. Суть дела Ф. М. изложил подробно в письме к А. В. Корвин-Круковской (17 июня 1866 г.). В это время Ф. М. заканчивал работу над своим романом «Преступление и наказание». Нужда заставила подписать контракт, по которому он обещал к 1 ноября 1866 г. (то есть за месяц) сдать роман объемом двенадцать печатных листов. В результате он попал в крайне тяжелое положение. У него были обязательства сдать «Преступление и наказание» в «Русский вестник», а Стелловский предусмотрел в контракте пункт, по которому в случае нарушения обязательства Ф. М. предоставлял Стелловскому право безвозмездного издания всех его романов в течение девяти лет. Таким образом, ему предстояло за четыре месяца написать тридцать печатных листов двух разных романов. Немыслимая ситуация, в которую Ф. М. загнал себя сам, ну а что касается Стелловского, то он лишь воспользовался ошибкой или невнимательностью Ф. М. Очередной раз судьба играет человеком, а может быть, человек играет судьбою. И когда, казалось бы, выхода нет, спасает, как всегда, случай. Этот случай имеет имя – Анна Григорьевна Сниткина. Она стенографистка. В это время дело новое, мало кому знакомое. Оставалось меньше месяца. За это время ему нужно было закончить «Преступление и наказание» и написать новый роман для Стелловского «Игрок». Анна Григорьевна оставила такое воспоминание об этом случае: «– Я оттого так беспокоюсь, – объяснял Федор Михайлович, – что мне необходимо написать этот роман к первому ноября, между тем я не составил даже плана нового романа. Знаю лишь, что ему следует быть не менее семи листов издания Стелловского.

Я стала расспрашивать подробности, и Федор Михайлович объяснил мне поистине возмутительную ловушку, в которую его поймали. Так началась и продолжалась наша работа…» А далее события развиваются стремительно, как и все в жизни Ф.М.: пламя, вода; пламя, вода. Вот-вот жизнь прервется. Но она продолжается.