Достоевский (и еврейский вопрос в России)

События. Вообще для Ф. М. 1864 год был очень тяжелым, который очень подорвал его здоровье. В начале года ему разрешили издавать «Эпоху», а уже через три месяца умирает Мария Дмитриевна Достоевская, а еще через три месяца – тяжелейший удар – умирает М. М. Достоевский. Достоевский принимает на себя все долги брата по изданию журнала, а главное, по содержанию семьи брата. Это тоже прекрасная характеристика личности. Просуществовав год, журнал скоропостижно скончался, а писателя начинают активно преследовать многочисленные кредиторы.

Однако есть и радостное событие – Ф. М. влюбляется, а это лишь подстегивает творческую активность. «Эпоха», просуществовав чуть более года, успешно скончалась, а «Русский вестник» начинает печатать очередной шедевр Ф. М. «Преступление и наказание».

«Преступление и наказание» – это все отзвук того, что совершил сам Ф. М. Он сам себя признал преступником, все остальное не так важно, как важно чувство собственной вины, раскаяния и перерождения. Теперь и навсегда он страж закона, защитник Царя и Отечества. И это чувство, подкрепленное погружением в религиозный экстаз, будет только усиливаться, пока он не станет антагонистом тех, с кем он был рядом. Пока не откажется от благородного утопизма и опустится на дно традиционного «За веру в Царя и Отечество». Пройдет немного времени, он начнет изображать и своих друзей-петрашевцев бесами. А Тургенев вообще считал «Бесов» ничем иным, как политическим доносом. Вот такое перерождение. Но это все впереди, а пока есть «Преступление и наказание», у меня вопрос к моим идеологическим оппонентам: господа обвинители, не кажется ли вам странным, что старуха-процентщица – Алена Ивановна, а не Роза Марковна, ведь это как-то сподручней. Раз уж вы причислили Ф. М. к подклассу антисемитов. Ведь по идеологии антисемитов ростовщичество – это епархия евреев («жидков-иудеев»). Да и Раскольникова можно было представить юным евреем из тех, которые в массовом порядке в это время шли в начинающееся революционное движение. Нет, господа, не получается из Ф. М. антисемита. Просто то, что он видел, то, что чувствовал, – то и изображал. А если он видел в шинках большое количество евреев, то так и писал об этом.

* * *

За границу Ф. М. выезжает летом 1862 года в погоню и вслед за своей возлюбленной (А. П. Сусловой). Правда, у возлюбленной за границей есть сердечный друг, но это лишь усиливает муки творчества, ибо есть соперник. Надо сказать, что побег за границу – это не только сердечные муки и погоня за возлюбленной, но еще и необходимость – побег от кредиторов; он надеется, что там, в тишине и спокойствии, рядом с Сусловой, к нему вернется творческая энергия. Но на деле получается беличье колесо – за сравнительно короткое время он посещает десять стран и тридцать городов. В Лондоне он встречается с Герценом – это весьма важная встреча. Герцен – диссидент, однако своеобразный: живет он на доходы, получаемые из России, и подвергает жесточайшей критике российские порядки в своем «Колоколе». Уже из этой встречи становится ясным, что политические дороги у них расходятся. Тем не менее, к Герцену Ф. М. относится очень уважительно, мягко. В дневнике писателя он публикует «Зимние заметки», из которых ясно, что влияние Герцена на Ф. М. весьма существенно. Пройдет немного времени, и Ф. М. окончательно утвердится в своем «неопатриотизме». Он подвергнет идеи Герцена критике за неспособность понять русский народ, проникнуться его духом, оценить должным образом черты народного быта. Ф.М. – «почвенник», а Герцен от этой почвы питается, кормится.

События. (1862–1863 гг.) Весьма важно первое впечатление Ф. М. от Европы, ее обитателей, европейского духа. Пусть критики Ф.М., усмотревшие в нем антисемита, обратят внимание на то, как он отзывается о французах, швейцарцах, немцах. У них будет серьезное основание назвать его франкофобом, швейцарцефобом или, скажем, «антиевропидом». В письме к Н. Н. Страхову (26 июня 1826 г.) Ф. М. написал: «Париж прескучнейший город… право, можно бы умереть со скуки. Французы, ей-богу, такой народ, от которого тошнит. Вы говорили о самодовольно-наглых и говенных лицах, свидетельствующих о наших манерах. Наши просто плотоядные подлецы и большею частию сознательные, а здесь он вполне уверен, что так и надо. Француз тих, честен, но фальшив, и деньги у него – все. Идеала никакого. Не только убеждений, но даже размышлений не спрашивайте. Уровень общего образования низок до крайности (я не говорю про присяжных ученых)». Вскоре, оказавшись в Швейцарии, Достоевский не лучше отозвался и о тамошней публике. Ф. М. не любил путешествовать, он презирал казенную манеру осматривать памятники, его интересовали люди, только люди, исключительно люди. Женеву Ф. М. находил вообще мрачною и скучною, даже оказавшись в Италии: в Генуе, Флоренции, Турине – он искал не памятники для осмотра, а гостиницу, удобную, но обязательно с патриархальными нравами.

* * *