Достоевский (и еврейский вопрос в России)

Достоевский умер в начале 1881 года, успев подержать в руках красиво изданный его последний роман «Братья Карамазовы». Но еще до того произошло событие, которое непременно должно быть отмеченным.

Событие. Это его речь на открытии памятника Пушкина, которая венчает творчество Ф.М., позволяет увидеть истоки русской литературы и пусть на мгновение, но все же помирила славянофилов-почвенников и западников, ориентирующихся на ядро Европы: Францию, Германию, Италию.

На эту встречу собрался весь свет русского культурного мира. Интересные воспоминания о встрече оставил Д. Н. Любимов, тогда еще юноша, а впоследствии высокий государственный чиновник: «Из всех речей и вообще публичных выступлений, которые мне пришлось когда-либо слышать и видеть, ничто не произвело на меня такого сильного впечатления, как эта вдохновенная речь… Не думаю, чтобы когда-либо до этого, да едва ли потом собирались вместе так много сразу столь известных и дорогих для читающей России имен[27]». В президиуме этого высокого собрания: А. Н. Островский, И. С. Тургенев, Д. В. Григорович, И. С. Аксаков и, конечно, Ф. М. Достоевский. А председательствовал известный переводчик Шекспира и Кальдерона – А. И. Юрьев.

Свое выступление Ф. М. начал словами: «Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа… пророческое». Ф. М. начал со слов Гоголя о Пушкине, а пророческое добавил от себя. Ф. М. дал глубокий и всесторонний анализ творчества Пушкина, а самого Пушкина назвал таким же «несчастным скитальцем в родной земле», как и герой Пушкина Алеко. В своей речи Достоевский сделал акцент на очень важной составляющей жизни русского общества. На том, что и поныне является существенным тормозом развития. Интеллигенция русская живет как бы в вакууме, она оторвана от народа. Народ сам по себе, а интеллигенция варится в своем собственном соку. «Добродушие» русского народа – это временно! Ф. М. сказал о том, что либо интеллигенция найдет путь к народу, либо Россию ожидает печальное будущее. Правду жизни интеллигенция должна, прежде всего, искать в себе, «найди себя в себе и узришь правду». Иначе же: «Начнется плач, скорбь, страхи по потерянной где-то и кем-то правде, которую никто отыскать не может…» Ф. М. отметил образ Татьяны Лариной – может быть, в главном произведении Пушкина, – как апофеоз «русской женщины…», который уже не повторялся в нашей литературе. А потом он внес существенную поправку – «кроме разве Лизы в «Дворянском гнезде» Тургенева». Это вызвало слезы умиления у Тургенева и, хотя и временно, но примирило два непримиримых течения русской общественной мысли: славянофильство и западничество. Но главное – эти слова примирили к концу жизни двух великих людей русской литературы – «друзей-антагонистов». Ф. М. отметил важность отношения Пушкина к русскому народу: «Ни один писатель ни прежде, ни после него, – говорил он, – не соединялся так задушевно, так родственно с народом своим, как Пушкин. У нас много знатоков народа между писателями нашими. Писали о нем талантливо, тепло, любовно; а между тем, если сравнить их с Пушкиным, то, право же, это лишь «господа», о народе пишущие… за одним, много двумя исключениями, да и то в последнее время…» Я не филолог и не берусь делать сравнительную оценку народности языка Пушкина с языком многих русских литераторов, говоривших с народом на понятном ему языке, но сказки Пушкина я действительно считаю шедевром народного языка, поднятого на уровень высокого литературного стиля. Не преминул Ф. М. и своего излюбленного почвенничества «Да!.. Пушкин, несомненно, предчувствовал великое грядущее назначение наше. Тут он угадчик, тут он пророк!.. Стать настоящим русским, может быть, и значит стать братом всех людей – всечеловеком… И все это славянофильство и западничество наше есть только одно великое между нами недоразумение. Вся история наша подтверждает это. Ведь мы всегда служили Европе более, чем себе… Наша, после долгих исканий, быть может, задача и есть внесение примирения в европейские противоречия; указать исход европейской душе; изречь окончательное слово великой гармонии, братского согласия по Христову евангельскому закону…» Я не почвенник, скорее прагматик, и, в отличие от Ф.М., считаю, что значительная доля вины в нашей разобщенности с Европой лежит на политиках. Ибо часто нам наше величие служит туманом и мешает отыскать путь единения с Европой.

Что же касается личности самого Ф.М., то ближе всего подошел к ее пониманию Н. Бердяев.

«Достоевский таков, какова Россия со всей ее тьмой и светом» (Н. Бердяев).

Что касается вклада Ф. М. в духовное развитие мира, то ничего конкретно сказать не имею, ибо не нашел эталона для измерения духовности. Но это уже моя вина.

Часть вторая Еврейский вопрос в России