Достоевский и предшественники. Подлинное и мнимое в пространстве культуры

И.А. Пырьев писал сценарий картины за десятилетие до начала съемок и с большой тщательностью подбирал актеров на главные роли. Спустя годы он вспоминал: «Что я прежде всего видел в “Идиоте”? Огромную любовь Достоевского к людям, “униженным и оскорбленным”, стремление к социальной справедливости, горячее желание найти правду в жизни. И, конечно, удивительное умение писателя раскрывать глубины психологии человека»⁶⁵.

Замысел выглядел вполне компромиссным (почти по Ермилову), но результат получился шире и глубже замысла: режиссер доверился литературному материалу и пошел вслед за ним: фильм получился о князе Мышкине. В двухчасовой без малого картине, где Мышкин – Юрий Яковлев присутствует едва ли не в каждом кадре, именно он, этот странный, простодушный, ненаглядный человек – истинный центр происходящего: от него трудно оторвать взгляд, рядом с ним никого больше не замечаешь. Это была первая большая роль тридцатилетнего артиста, которую зрители запомнили и помнят до сих пор, хотя прошло уже шестьдесят лет. В БДТ на Смоктуновского за все время существования спектакля (в версии 1957 и в версии 1866 годов) смогли попасть сотни и тысячи потрясенных зрителей – «паломники» приезжали со всех концов Советского Союза. Но Мышкина-Яковлева посмотрели на экране, а потом и по телевизору миллионы. Спектакль Товстоногова стал легендой, мифом; картина Пырьева продолжает оставаться реальностью: она существует в Интернете во множестве копий. О Мышкине-Смоктуновском вспоминают критики и зрители конца 1950-х, Мышкина-Яковлева может увидеть и оценить современный зритель.

На портале «КиноПоиск» собраны высказывания, рецензии, отклики людей, посмотревших пырьевский фильм совсем недавно: пять-семь лет назад. Оценки противоречивы, порой категоричны, порой несправедливы и даже злы. Они, однако, дают ясное понимание, что пырьевскому «Идиоту» действительно удалось вернуть Достоевского и его положительно прекрасного человека отечественному зрителю.

«Стоит лишь заглянуть в глаза Мышкина-Яковлева, чтобы увидеть отчетливо того самого положительно прекрасного человека, стоит только прислушаться к этому неповторимому голосу, чтобы убедиться в некоем природном благородстве его персонажа. Его князь кроток, прост в обхождении, пусть и юродивый, но никак не манерный кривляка-шизик (Мышкин-Смоктуновский). Какой бы ненатуральной и опереточной не выглядела сейчас советская экранизация, сквозь общую кичливую фальшь еще отчетливее слышна чистота интонации Яковлева, неподдельная искренность его князя – князя не от мира сего»⁶⁶.

«Яковлев в роли князя Мышкина – это еще не весь кошмар постановки. Абсолютно все актеры не вписываются в свои образы, выглядят нарочито карикатурно, как уродцы, сбежавшие из кунсткамеры».

«Градус наплевательского отношения к первоисточнику доходит до кипения, когда оказывается, что экранизирована лишь первая часть книги. Все обрывается на полуслове, словно авторы, просмотрев отснятый материал, схватились за голову и решили, что дальше подобного издевательства ни один вменяемый поклонник Федора Михайловича не переживет».

«Это один из лучших фильмов, что я когда-либо видела! Невозможно отлепиться от экрана даже на минуту! Смотрится на одном дыхании. Актеры как будто живут своими ролями, они превратились в персонажей целиком и полностью».

«Хуже этой экранизации я ничего не видела. Вполне возможно, у меня нет вкуса, да. Но я искренне не постигаю, почему это считается гениальным?»

«Уже одно вольное обращение с первоисточником настраивает против этой экранизации. Ведь не раскрыта ни одна из идей, которые автор передает через монологи князя. Где они, эти монологи? А помните эпизод, когда князь рассказывает, как он был счастлив? Если не читать роман, можно подумать, что он был счастлив от созерцания страданий Мари!»

«А Настасья Филипповна? Это же Грушенька. Отчего она все время заходится криком, будто ее уже режут? Может быть, я не сильно разбираюсь в том, как должны играть актеры. Но, бог мой, это ведь театр. Это не кино. А больше всего убивает даже не та театральность, с которой произносится текст, а отвратительный грим, рассчитанный на то, чтобы разглядели зрители с балкона».

«Гениально – это единственное слово, которое хоть как-то может описать этот фильм. Гениальная игра актеров, гениальная постановка. Буря чувств и сопереживаний героям произведения. Не хочется говорить про современную постановку этого произведения. Пырьев – просто гений».