Достоевский во Франции. Защита и прославление русского гения, 1942–2021

Мы приводим эту длинную цитату не только для того, чтобы дать представление о задаче, которую поставили перед собой авторы — проследить за историческими трансформациями нигилизма, но и для того, чтобы обнаружить некоторую несообразность метода рассуждения, которому они следуют, самому предмету исследования. Действительно, если принять, что трансформации понятия нигилизм фиксируются прежде всего текстами, за которыми стоят конкретные авторы с определенными биографическими, историческими, политическими и прочими контекстами, то трудно согласиться с философскими толкованиями, в которых игнорируется филологическая сторона рассматриваемого письменного источника, то есть трудно принять такие интерпретации, в которых отсутствует именно напряженное внимание к условиям рождения, становления и бытования слова в конкретном языке, к чему, собственно говоря, сводится главный недостаток этой «Скрытой истории нигилизма». Авторы не только слабо владеют русскими контекстами «нигилизма», но и не сильны в немецких контекстах, что обнаруживается уже в приведенной цитате, где ставка на эффектный парадокс обессмысливается двумя по меньшей мере историческими несообразностями. Во-первых, книга «Революция нигилизма» вышла раньше, чем пресловутые «Разговоры с Гитлером», так что трудно принять спорное положение, что беседы с фюрером как-то изменили автора, подтолкнув его ко «второй книге». Во-вторых, сами «Разговоры с Гитлером» представляют собой историческую фальшивку, состряпанную автором в смутных контекстах бегства из Третьего рейха и эмигрантских злоключений. Таким образом, выдернутая из контекста фраза Достоевского о том, что за нигилистами стоят евреи, оборачивается даже не парадоксом, а кричащей нелепицей: призванная, по всей видимости, обнаружить некую гипотетическую преемственность, или аналогичность, между антисемитизмом русского писателя и антисемитизмом немецкого национал-социализма, она сама по себе ставит вопрос о возможности такого отождествления, вследствие которого русский нигилизм, движимый среди прочего вывернутым наизнанку иудаизмом, можно было бы воспринимать как предвосхищение окончательного решения, созревшего в недрах немецкого национал-социалистического движения. Уточним, что Фай выступает против такого отождествления, к которому склонны некоторые из его оппонентов, списывающих на абстрактно понятый нигилизм моральную и политическую ответственность конкретных философов, в частности Хайдеггера.

Нельзя сказать, что такого рода противоречия полностью дискредитируют эту книгу; тем не менее их наличие заставляет нас более внимательно относиться не только к самому методу рассуждения авторов, но и к отдельным их суждениям, зачастую построенным на невнимании к первоисточникам и историческим условиям их появления на свет. Если вернуться к броской фразе о евреях и нигилистах, то ни в одном из писем Достоевского к Победоносцеву ее в таком виде просто нет: заостряя до предела проблему нигилизма, выдергивая отдельные суждения тех или иных русских писателей, в том числе Достоевского, из конкретных контекстов, заимствуя их, как правило, из вторых рук, авторы «Скрытой истории нигилизма» не утруждают себя доскональным разбором «еврейского вопроса» в творчестве Достоевского, который при всей его значимости столь же существенен для творчества русского писателя, как «польский», «французский» или «сербский» вопросы[511].

Вместе с тем необходимо здесь же сказать, что одно из главных достоинств этой работы определяется стремлением авторов построить реальную генеалогию понятия «нигилизм», проследив за его превращениями сначала в немецкой классической философии, затем в русской литературе и публицистике 1860‐х годов, главным образом в связи с его концептуализацией в романе «Отцы и дети», откуда, как уже было сказано, нигилизм переходит во французскую культуру, болезненно реагирующую на него в тяготении связать нигилистическое умонастроение с понятием декаданса: именно в этой связке темы декаданса с проблематикой нигилизма последний прорабатывается в позднем творчестве Ницше, воспринимавшего себя наполовину декадентом, наполовину нигилистом. Собственно, в толкованиях философии Ницше, представленных Хайдеггером в самые трагические годы существования Третьего рейха, предпринимается попытка очистить нигилизм от болезненного оттенка декаданса, противопоставив последнему здоровую волю немецкого народа к чаемому единству.

* * *

Если рассматривать труд Фая и Коэн-Алими в историко-философском аспекте, то следует подчеркнуть, что он начинается с постановки двух основных задач: определения исторического периода, в который понятие «нигилизм» впервые возникает в поле философии, а также выявления способа, каким оно «разворачивается» в политическом, литературном и философском дискурсах на протяжении трех столетий.