Достоевский во Франции. Защита и прославление русского гения, 1942–2021

Таким образом, в лоне антипросветительской мысли формируется новое понимание нигилизма. Спинозизм, представленный Якоби в качестве квинтэссенции рационализма, также выступает, согласно Коэн-Алими, скрытым синонимом скептицизма, атеизма, субъективного идеализма и в конечном счете отождествляется с процедурой «ничтожения», с Ничто (néant)[515]. Понятие, впервые употребленное Клоотсом для описания торжества разума через процедуру выстраивания ассоциативного ряда, теряет первоначальные коннотации и служит средством обличения рассудочного способа познания реальности. Означаемое опустошается в процессе тотальной синонимизации. По мысли авторов «Скрытой истории…», такого рода ассоциативный механизм позволяет обнаружить особую «логику аффинитивности» как возможности связи многообразного в едином акте «схватывания», что позволяет провести первую параллель с «Критикой чистого разума» И. Канта.

В России XIX века нигилизм принимает форму открытых политических акций. Теоретические положения, непосредственно сопрягаясь с революционной практикой, постепенно приводят к отождествлению рассматриваемого понятия с террором. Так, М. А. Бакунин последовательно обращает гегельянскую философию в инструмент политической борьбы, направленной на сиюминутное и всеобщее разрушение.

Интерпретация нигилизма Бакуниным, делающая ставку на его деструктивный потенциал, странным образом возвращает нас к фигуре Клоотса. Бакунин есть «топологическое расширение фигуры Клоотса»[516], считает Коэн-Алими. Оба понимают нигилизм как инструмент активного преобразования действительности и провозглашают безотлагательность конкретных практических действий, будь то устранение религиозного культа или же воплощение в жизнь идеалов революции. Диспозитив Клоотс/Бакунин задает тотальную политизацию философии, игнорируя при этом ее медитативный аспект и оставляя в стороне идею о поступательном характере исторического процесса. По этой причине нигилизм вновь оказывается «по ту сторону» философского дискурса и представляет собой «антифилософему» par excellence[517].

Параллельно со становлением нигилизма в качестве политической программы наблюдается дальнейшая его трансформация в литературном дискурсе. Произведения Достоевского выступают в «Скрытой истории…» в качестве «экспериментальной площадки», на которой разыгрывается метафизическая трагедия нигилизма. Он «вживляет» в тело нигилизма его собственный язык[518] с целью разоблачения стоящей за ним философской традиции. Вопрошание о судьбе нигилистов прослеживается во всех романах писателя: слепой разум, воплощенный в образе Раскольникова, ведет на каторгу, где вместо диалектики наступает жизнь[519]. Философия с неизбежностью становится «каторжной философией». Такова подлинная трагедия нигилизма. Без Бога, без Абсолюта свобода воли обречена на саморазрушение. Фай и Коэн-Алими полагают, что произведения Достоевского выступают своего рода «антидотом» философии, «обособившей» умы молодого поколения.

Ни политический, ни литературный дискурс в данном случае не обладают автономностью, но постоянно преломляются друг в друге. Иначе говоря, речь идет о «серийном сосуществовании способов рассказа»[520], различных модусов сказывания. Второй диспозитив Достоевский/Якоби задает критическое осмысление философии в литературном дискурсе. Оба заставляют разум, отрезанный от веры, проживать свою судьбу «до конца», обнажая тем самым природу философии, лишенной непосредственности восприятия и преграждающей путь к чуду и спасению. В этом смысле рассматриваемый диспозитив представляет собой подрыв «изнутри» философского дискурса.

В учении Ницше понятие нигилизма вновь возвращается в лоно философии. Известно, что Ницше был знаком с трудами Достоевского, Тургенева, Чернышевского, а также Гейне, высказавшего мысль о связи переворота, произведенного немецкой классической философией, и последовавшего за ним революционного террора. Коэн-Алими отмечает близость психологического и метафизического аспектов трактовок нигилизма Достоевским и Ницше, которые вместе с тем радикально отличаются путями выхода из него. Как и Достоевский, немецкий философ доводит нигилизм до «предела». Однако процедура его «обезвреживания» на этот раз реализуется посредством «переоценки всех ценностей».

Нигилизм понимается Ницше как психологическое состояние, вызванное «осознанием долгого расточения сил, мукой „тщетности“»[521], пониманием невозможности искомого нравственного канона и миропорядка, а также отсутствием во всем совершающемся некоего организующего целого. Наличие последнего гарантирует индивиду чувство причастности к действующему через него «бесконечно ценному целому»[522] и тем самым утверждение собственной ценности. К этим двум положениям мыслитель добавляет третье: признание метафизического, потустороннего мира созданным исключительно из психологических потребностей и запрет на веру в этот «истинный» мир.