Достойно есть

Облака оставляя Путешествуют скал
за спинами изваяния
Грудь вперёд устремляя В толщу ветра толкали
как если бы грядущее
Чтобы грифы почуяв его не слетелись на запах!

Смертный час возвещает Убегают стадами
нам колокол селения
Вниз по склонам на море И шатается воздух
взирающим под криками
Ах от голода братья мои наши души ослепли!

Страны мира в цехах На железо зерно
засекреченных переплавили
Ненавистное кормят Чтобы пасть вырастала
чудовище гигантская
До тех пор пока всех не пожрёт пока кости не хрустнут!

Только прежде в долине Будто стон из Аида
сотрясшейся извергнулся
Черепичные кровли И предстало нам чудо
рассыпались нежданное:
Молча женщины слушают как их младенцы рыдают!

Это жизнь прихлебнувшая Возвратилась как свет
гибели обнажённая
И растратив ах всё Ничего не имущая
до последнего более
Одинокий пылающий мак меж развалин воткнула!

Если коршун вернул бы силу голоса агнцам
когда-нибудь разорванным
Мы бы к травам приникнув гнев усопших и как они
услышали учатся
Тьму хватать и вывёртывать враз с лицевой наизнанку!

Чтение пятое. Овечий хлев

Так сказал мой народ: справедливость, которой меня научили, я соблюдал, но века за веками оставался сидеть в наготе у закрытых ворот овечьего хлева. Паства голос мой узнавала и отвечала на каждый мой посвист, встрепенувшись и блея. Но другие всегда, и обычно те самые, что хвалили моё терпенье, прыгали с деревьев и через ограды и первыми ставили ногу свою на средину овечьего хлева. Я же вечно нагой и паствы лишённый, – простонал мой народ. И сверкнул у него на зубах древний голод, и душа его затрещала под грузом обиды, как щебёнка трещит под башмаком обречённого.

Тогда те, кому многое ведать дано, испугались этого треска. Ибо всякую примету знают они в мелочах и, бывает, за многие вёрсты чуют поживу. Немедля они подвязали лживые плесницы к стопам. И одни хватали других, и тянули за руки и за ноги, и твердили такие слова: хороши и достойны ваши труды, но вот – затворены перед вами ворота овечьего хлева. Занесите же руку, и мы вместе с вами, и наша забота – раздобыть вам огонь и железо. Домов не щадите, семей не жалейте, и ни разу перед голосом сына или отца или малого брата не отступайте. Ежели кто из вас убоится, или жалость проявит, или отступит назад, пусть знает: горе ему, и обрушится ему на главу тот огонь, что мы принесли, и железо.

И прежде чем домолвили они слово своё, начала изменяться погода: вдали, в черноте облачных гряд, и вблизи, в тесноте человеческих стад. Словно ветер понизу шёл, завывая, и пустые тела оставлял, без проблеска памяти. Голова посиневшая и бессловесная задрана вверх, а рука глубоко запрятана в карман и вцепилась в кусок железа, и огня, и чего там ещё, с остриём и лезвием бритвенным. И пошли друг на друга, друг друга не узнавая. И в отца целился сын, и в меньшого брата целился старший. Так что ополовинилось много семей, и многие женщины оделись в чёрное кряду по два и три раза. А когда ты хотел в сторонку шагнуть – пустота. Только ветер, гудящий в стропилах, и от редких обожжённых камней дымы там и сям, пасущиеся на трупах убитых.

Тридцать месяцев и три продолжалась Беда и дольше. И ломились в ворота овечьего хлева, пытаясь открыть их. И не было слышно овечьего голоса, кроме как из-под ножа. И не было слышно скрипа ворот, кроме как в тот час, когда они покосились в последнем огне и сгорели. Ибо это народ мой – ворота, и народ мой – хлев, и народ мой – паства овечья.

10