В лицо мне смеялись юные александрийцы… – в стихотворении «Сидонские юноши» греческий поэт Константинос Кавафис представил своих современников в образе избалованных юнцов поздней Римской империи, не имеющих представления о доблести и гражданском долге. Элитис продолжает эту метафору, заменив Сидон на Александрию – столицу эллинистического и римского Египта, славившуюся роскошью и изысканностью быта. Его собственные современники, изнеженные ханжи, обвиняют героя-поэта в равнодушии к их заботам, насмехаются над его мистическим настроем («и великого таинства ищет в колючих зарослях солнца») и пытаются уличить в богохульстве («и на куст среди наших тревог полыхающий / лишь мочиться способен»). Неопалимой купиной Ветхого Завета они считают свои мелкие псевдорелигиозные чувства.
Вот этот мир наш этот… – Элитис возвращается к теме мироустройства. Стихотворение построено на ярких антитезах, декларирующих единство противоречий. Это основа философии Гераклита: «Они не понимают, как различное согласуется само с собою: гармония противоположностей, как у лука и лиры» (Heracl. Fr. B, 51). Экспрессивный, стремительный ритм передаёт кипение изменчивой материи, но последние строки нечётных строф намекают на её иллюзорность («и напрасный дым издалека»).
Кимвал – ударный музыкальный инструмент, похожий на современные тарелки. Апостол Павел использовал его как символ тщеты и суесловия: «Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая или кимвал звучащий» (1 Кор 13: 1).
По вечерам с сирингами и по утрам с формингами – сиринга – духовой музыкальный инструмент, разновидность флейты, а форминга – род лиры. Духовые инструменты в античном мире были связаны с погребальными обрядами и хтоническими богами, тогда как струнные – с небесными. Ср. у Плутарха в трактате «Об „Е“ в Дельфах»: «Недавно флейта осмелилась зазвучать для радости, а в прежнее время она сопровождала траурные рыдания» (Plut. De E apud Delph., 55, перевод Н. Б. Клячко).
Наш широкоголовый и наш длинноголовый – Элитис говорит о двух основных формах человеческого черепа, продолговатой и округлой. Брахикефалия и долихокефалия входят в число главных признаков, характеризующих расы и антропологические типы. Общий и единый для всего человечества мир у Элитиса обладает обоими взаимоисключающими признаками одновременно.
Сын Хагит и Соломон – Адония, сын Хагит и царя Давида, был сводным братом царя Соломона, рождённого от другой матери, Вирсавии. После смерти Давида Соломон заподозрил брата в желании захватить царский престол и казнил его.
Пустырь с крапивой – четвёртое чтение продолжает и объединяет сюжетные линии предыдущих прозаических вставок: солдат Лефтерис, воевавший на Албанском фронте, оказывается одним из участников Сопротивления, организовавших демонстрацию 25 марта. По всей видимости, под «той зимой» понимается зима 1943–1944 годов, когда карательные операции гитлеровцев ужесточились и участились: 13 декабря в городке Калаврита было расстреляно около 800 человек, 18 декабря убито 130 человек из села Дракия на Пелионе, 17–19 января сожжено девять деревень близ Пеллы и т. д. Элитис намеренно не сообщает ничего конкретного о месте действия: события, аналогичные описанным, происходили в то время по всей стране. Тем не менее рассыпанные по тексту фактологические подробности весьма точны. Чёрные ботинки немецких солдат могут указывать на их принадлежность к горнострелковым дивизиям СС. Некто-Лишённый-Лица тоже не является выдумкой: во время опознания партизан немцы часто закрывали лица своим пособникам-полицаям, чтобы уберечь их от расправы. Три лычки на воротнике офицера свидетельствуют об его звании (от унтерштурмфюрера до гауптштурмфюрера).
Плевки и удары плетью, которые получает Лефтерис от полицая и немецкого командира, не могут не напомнить о бичевании Христа: «И воины, сплетши венец из тёрна, возложили Ему на голову, и одели Его в багряницу, и говорили: радуйся, Царь Иудейский! и били Его по ланитам» (Ин 19: 2–3).