Достойно есть

Основанья мои на горах
и горы подъемлют народы на плечи себе,
   и память на них горит купиной
неопалимой.
   Память моего народа, ты зовёшься Пиндом и ты зовёшься Афоном.
Сотрясается век
   и вешает за ноги дни,
с шумом высасывая кости униженных.
   Кто, как, когда поднялся из бездны?
Сколько их было, чьи, какие войска?
   От лица небес бежали враги мои.
Память моего народа, ты зовёшься Пиндом и ты зовёшься Афоном.
   Ты одна, по пяте узнающая воина,
Ты одна, говорящая с края обрыва,
   Ты одна, заострившая лики святых,
И теперь над волнами столетий возносишь сирень
   Воскресенья Христова!
Моей мысли коснёшься – и плачет младенец Весны.
   Мою руку караешь – она наливается светом.
И всегда ты идёшь через пламя, к сиянью стремясь
   И всегда ты в сиянье идёшь,
чтобы горных достигнуть вершин этих снегоувенчанных.
   Только что эти горы? Кто и что там в горах?
Основанья мои на горах
   и горы подъемлют народы на плечи себе,
и память на них горит купиной
   неопалимой!

VI

Певец облаков и прибоя, заснувший во мне!
Он тёмные губы к сосцу непогоды прижал,
   и душой он всегда заодно с этим морем, лягающим
гору в подножье!
   Он дубы вырывает и грозно ступает, фракиец.
И кораблики мыс огибая
   внезапно кренятся и тонут.
И опять возникают уже высоко в облаках
   на изнанке пучины.
На их якорях прилипшие травы морские,
   точно бороды скорбных святых.
От прекрасных лучей, его лик окруживших,
   свечение моря колеблется.
Голодные старцы туда обращают пустые глаза,
   И женщины чёрную тень надевают
поверх незапятнанной извести.
   И я с ними вместе рукой своей двигаю. Я,
певец облаков и прибоя!
   В простую жестянку я кисти свои
все разом макаю и крашу:
   Шпангоуты новых судов
и чёрно-златые иконы!
   Защита нам и опора святой Канарис!
Защита нам и опора святой Миаулис!
   Защита нам и опора святая Манто́!

VII