– Способно ли человечество понять, где и в чем найдет новое вдохновение? Можем ли мы проникнуть в темные глубины своего сознания, где рождаются символы? Я считаю, что наши обряды – называйте их популярными, если хотите, – действительно помогают проникнуть в эту тьму. А в противном случае человека ждет смерть ума, и, заметьте, не «пересмерть» или пунармритью, которая в наших писаниях есть неотъемлемая часть «перерождения», но смерть абсолютная, смерть от невежества. Позвольте еще раз напомнить всем вам… – Он вновь заключил слушателей в объятья. – Что бы там ни говорили наши противники, лишь путем сохранения древних форм сакральности, какими бы извращенными и полными суеверий ни казались они современным философам, мы сможем уберечь от исчезновения нашу элементальность, наш этнос, нашу эволюцию и наше э…естество. – Он сел.
– И наше эскимо, – шепнул Амит Лате.
Публика сдержанно захлопала.
Тут поднялся досточтимый профессор Дутта-Рэй. Вначале он представлял лектора ласково, по-отечески, но теперь, бросая на последнего откровенно враждебные взгляды, он принялся разносить в пух и прах выдвинутые им теории. (Ясно было, что профессор полагал себя одним из упомянутых в речи «противников».) Но разве лектор выдвинул хоть одну внятную теорию? Если да, то Лата не заметила. Безусловно, у его речи был какой-то посыл, общее направление, но попробуй-ка разнеси посыл в пух и прах! Тем не менее профессор попытался это сделать. Поначалу он говорил спокойно, а ближе к концу надсадно орал, будто выкрикивал лозунги на митинге:
– Давайте не будем обманывать самих себя! Хотя зачастую подобные тезисы кажутся нам вполне приемлемыми, даже не лишенными смысла, по той же причине они совершенно не подлежат ни обоснованию, ни опровержению посредством сколько-нибудь веских, а не сугубо иллюстративных доводов. В самом деле, на практике бывает весьма трудно определить, относятся ли они вообще к области знаний ключевого вопроса, который, хоть и проливает некоторый свет на известную тенденцию, едва ли способен подсказать нам, возможно ли изложить ответ внятно и убедительно через призму его, выражаясь обобщенно, постоянно видоизменяющихся и эволюционирующих принципов; таким образом, хотя теория и может показаться человеку несведущему достаточно обоснованной, она не дает сколько-нибудь аргументированного анализа основной проблемы и отсылает нас к доводам, которые придется поискать в другом месте. Поясню: неспособность этой теории внятно объяснять не делает ее несостоятельной, но делает ее бессмысленной, а этого мы не можем допустить, ибо это все равно что закрыть глаза на основы аналитического мышления и пренебречь самыми релевантными, неопровержимыми и конструктивными аргументами.
Он с грозным ликованием воззрился на лектора и подытожил:
– Не вдаваясь в частности, мы можем, таким образом, осторожно предположить, что при прочих равных не стоит делать определенных обобщений, когда нам доступны обобщенные определения, позволяющие не растекаться праздно мыслью по древу, а говорить четко и по существу.
Дипанкар был потрясен, Амит скучал, Лата недоумевала.
У некоторых слушателей появились вопросы, но Амит больше не мог это выносить и потащил Лату и Дипанкара (первую добровольно, второго против воли) из зала в коридор. У нее немного кружилась голова, и не только потому, что последний час она дышала разреженным воздухом абстракций, – просто в аудитории было очень душно и жарко.
Минуту-другую все трое молчали. Лата, заметившая, как Амиту было скучно на лекции, ждала, что сейчас он начнет возмущаться, а Дипанкар постарается ему возразить.
Однако Амит лишь с улыбкой заметил:
– Оказываясь на подобных мероприятиях без карандаша и бумаги, я развлекаюсь так: беру любое слово, использованное лектором, – например, «птица», «материя», «центральный», «голубой» – и начинаю образовывать от него различные производные и варианты.
– Даже от слов вроде «центральный»? – спросила Лата, которой пришлась по душе эта идея.
– Даже от них. Годится почти любое слово.
Он нащупал в кармане одну анну и купил у лоточника маленький венок из ароматных белых цветов жасмина.
– Держи, – сказал он, вручая цветы Лате.
Та была очень довольна. Она поблагодарила Амита, с наслаждением вдохнула аромат цветов и тут же, без доли смущения, надела венок на голову.
В этом ее жесте было что-то настолько приятное, естественное и непосредственное, что Амиту невольно подумалось: «Она, может, и поумнее моих сестер, но больше всего мне нравится, что она лишена их рафинированности. Пожалуй, я очень давно не встречал таких славных девушек».
Лата в эти минуты тоже думала, как ей нравится семья Минакши. С ними она наконец смогла забыть о себе и о своем дурацком надуманном несчастье. Даже невыносимо скучная лекция в их компании приносила радость и удовольствие.