Достопамятная жизнь девицы Клариссы Гарлов

Всякой может легко вообразить себе, что человек храброй, просвещенной и прилежной не может никак быть злобным. Самой величайшей его порок состоит в том, что он равнодушен и нерадив относительно своей славы. Наконец из всех слов госпожи Фортескю, г. Ловелас кажется мне человеком порочным. Я и ты почитали его скорым, безрассудным, дерзким и наглым. Из самой ссоры его с твоим братом можно видеть ясно, что старался он всячески скрывать свой нрав, которой в нем весьма высокомерен. Ежели к кому чувствует он презрение, то простирает его до чрезвычайности. При удобном случае не щадит он также и твоих дядьев.

А впрочем обнаруживается он очень ясно по своему тщеславию, которое в нем почти беспримерно. Однако ж со всем тем если бы кто другой имел в себе такие пороки, то был бы совершенно несносен.

Приятной сей плутишка удостоил меня своим посещением, и только что теперь от меня вышел. Видна в нем великая нетерпеливость и ужасное негодование относительно чинимых против тебя поступок, также и опасность, чтобы не могли тебя убедить склониться на делаемые тебе предложения.

Я сказала ему, что имею такие мысли, что не будут никак принуждать тебя согласиться выйти за такого человечка, каков г. Сольмс; и что дело уповательно решится на том, что должно будет отказать и тому и другому.

Ни один еще человек, говорил он, имея столь знатное имение и фамилию не был принимаем столь неблагосклонно от той женщины, для которой претерпел столько обид и посрамления.

Я спросила его с обыкновенною соею вольностью: кто тому причиною, и кто в том может почитаться виновным? И делала его самого в том судьею. Он жаловался на то, что дядья твои и брат подкупают нарочно шпионов, чтобы присматривать за его поведением и поступками. Я отвечала ему, что в таком случае он должен быть очень спокоен; ибо не надеюсь я, чтобы он мог иметь причину опасаться таких за собою присмотров. Он за сие поклонился мне с небольшой улыбкою. Признаюсь тебе, любезная приятельница, что боюсь я, чтобы он не заплатил родственникам твоим за хитрость их собственною их монетою.

Теперь прощай, любезная Кларисса; последнее твое письмо вселило в меня наиболее к тебе удивления, горячности и уважения; и хотя сие письмо и начала я несколько дерзкою шуткою, однако ж надеюсь, что ты простишь меня в том великодушно.

Анна Гове.

ПИСЬМО XIII.

КЛАРИССА ГАРЛОВ К АННЕ ГОВЕ.

в среду 1 марта.

Теперь принимаюсь за перо с теми мыслями, чтобы изъяснить тебе, какие причины побудили моих родственников принимать с такою горячностью сторону г. Сольмса.

Извини меня, что для лучшего объяснения возвращусь я несколько назад, и буду повторять несколько таких обстоятельств, о которых ты уже известна. Когда тебе угодно, то почитай сие письмо прибавлением к прежним моим письмам от 15 и 20 января. В сих обеих письмах описала я тебе непримиримую ненависть брата моего и сестры против г. Ловеласа, и о употребленных ими средствах, чтобы опорочить его в мыслях прочих моих родственников; сказала тебе, что они оказывая ему прежде грубую и презрительную холодность и неучтивость, дошли на конец до того, что учинили ему личную насильственную обиду, от которой произошло известное тебе между им и братом моим несчастное происшествие.

Теперь признаюсь тебе, что в бывшем у меня с теткою моею последнем разговоре, приметила я, что сия брата моего и сестры злость и злоба имеют гораздо сильнейшую причину, нежели то может быть застарелая школьная ненависть и презренная любовь. Они опасаются, чтобы дядья мои не вздумали последовать в мою пользу примеру моего деда. Сей страх произошел в них после бывшего между моих дядей, брата и сестры разговоре, которой мне тетка моя не преминула сообщить, надеясь чрез то склонить принять сторону г. Сольмса.

Несколько уже раз говорила я с тобою об одном нетерпеливом намерении некоторых особ нашей фамилии. Которое состоит в том, чтобы так сказать основать дом; намерение сие не имеет в себе ни чего противного и возмутительного, а особливо со стороны моей матери. Такие предприятия случаются очень часто в богатых фамилиях, которые при всем своем богатстве чувствуют, что не достает им чинов и титулов.

Дядья мои простерли сие намерение на каждого из троих детей моего отца; надеясь, что когда сами они не вступят в супружество, то мы все трое будем иметь довольно достаточное имение, можем вступить в весьма выгодное супружество, и на конец сами собою или чрез наше потомство составим отличную в государстве фамилию. Брат мой с другой стороны будучи единородным сыном, воображал себе, что для сестер его будет весьма довольно награждения, когда каждой из них дадут по двенадцати или по пятнадцати тысяч фунтов стерлингов; все же фамильное имение, то есть моего деда, отца и обеих дядей со всеми собственными приобретениями, и с имением крестной его матери могут ему составить очень знаменитое богатство, с которым он может надеяться достигнуть до достоинства вельможи. Честолюбие его не могло меньше сего простираться.