Все интересуются исключительно пациентами. Никто никогда не обращал внимания на его мешки под глазами от недосыпа. Никто не спрашивал, как его дела уже лет сто. Только банальное: «держись» или «всё будет хорошо» после смерти брата. Только как держись? И за что? — Никого не волнует.
— Я планирую услышать ответ. — Линда пододвигается на кровати, приглашая Рима сесть рядом с отцом и с ней.
Обычно он садится в своё кресло на колёсиках возле кровати каждого пациента, сейчас он с радостью нарушает эту традицию.
— Мы не были близки с братом. Не скажу, что скучаю, но между тем мне было бы спокойнее, если бы я иногда наблюдал его по телеку с его любимой клюшкой. Мне нравилось переключать спортивный канал, как только он выходил на лёд. — Рим не думает, что Линда его осудит.
Как только он сел на кровать — сразу вошёл в её личное пространство. Лучше: его пригласили войти. И он точно решил отплатить взаимностью. Линда смеётся. Она смеётся таким добродушным и заразительным смехом, что Рим неосознанно смеётся вместе с ней. Линда и правда не округляет в ужасе глаза от его признания: она всё понимает. Локоть Линды всё это время касается его локтя, и они оба стараются не шевелиться. Или Риму кажется, что Линда тоже старается не шевелиться?
— Я бы хотел кое-что показать, — говорит Рим.
Он придвигает кресло-каталку и достаёт плед из шкафа — так обычно делают в кино. Рим делает это, потому что в санитарный час повсюду сквозняк. Он хочет показать Линде палату своих родителей (раз уж она так близко подпустила его к своей семье), но вместо этого направляет кресло-каталку в свой кабинет.
Последний, кто был в его кабинете — парнишка, капавшийся в бумагах. Парнишка, без разрешения сел за стол Рима и достал истории болезни его родителей. Именно он нашёл в них несоответствия и заявил, что его знакомый упёк сюда своих бабушек и теперь рассказывает об этом на каждом углу. Парень считал, что так нельзя. Чей это был засланный казачок и как он проник в Досуговый центр — загадка. Не зря после этого Рим сменил администратора.
В тот момент Рим был в бешенстве, но не позволил себе кричать. Он спросил, не хочет ли парень сам попробовать погрузиться в сон хотя бы на час и понять, что в этом нет ничего страшного? Рим также объяснил, что люди при желании легко могут оттуда выйти. Конечно же, парень отказался. Рим пообещал полный контроль ситуации, но и это не сработало.
Когда Рим пообещал всего за пятнадцать минут вернуть парня в любой момент его жизни, тот спросил: «А можно создать жизнь, которой на самом деле не было?».
Рим кивнул, и дал лежащему на кушетке парню пульт с одной кнопкой. Иногда люди только делают вид, что довольны своей жизнью. Иногда хватает одного малейшего колебания, чтобы понять — не всё так гладко.
Никакой документации, ни одной заполненной бумажки, только одетый человек на кушетке и пульт в его руках для отвода глаз. Неужели, тот действительно поверил, что может в отключке нажать кнопку? Перед тем, как погрузить в сон человека, ворвавшегося в кабинет без разрешения, Рим спросил его имя, чтобы назвать файл в системе. После того, как человек на кушетке назвал имя и нажал бесполезную кнопку, Рим запустил программу, и указал период: двадцать лет.
***
В кабинете пахнет деревом и лосьоном после бритья. Рим умывается и бреется на работе, завтракает в кофейне по дороге, если не ночует в больнице. Ему всё реже хочется возвращаться домой. Линда вдыхает воздух и поправляет цепочку на шее. Риму интересно: какой кулон у неё под кофтой? Теперь это его новая фантазия.
— Тут так просторно. — Линда оглядывается и ей определённо нравится.
Кабинет Рима, кажется, чуть больше всей её квартиры. Рим чувствует одновременно гордость и неловкость. Гордость, потому что он смог построить всё это. Неловкость, потому что у него в голове возникает точно такое же сравнение с квартирой Линды.
— Я хотел показать одну вещь. — Рим достаёт с полки игрушку.
Линда замирает и прижимает руку к груди — к тому месту, где висит кулон. В её глазах разрастается удивление и что-то ещё. Ужас. Рим не понимает, где оступился. Он лихорадочно вспоминает каждое своё слово.
Он усаживает плюшевого монстра поверх пледа — на колени Линды. Вытянутые фиолетовые конечности беспомощно свисают и вот-вот перевесят игрушку. Линда не пытается придержать монстра, словно он — труп крысы или ещё что похуже.
— Я, кажется, с цветом прогадал, а так он очень сильно похож на того монстра Кости из воспоминаний твоего отца. Подумал тебе понравится. — Рим смущается и замечает, как Линда выдыхает, будто всё это время задерживала дыхание. Может и задерживала?
— Так это подарок? — Линда выглядит растерянной.
Рим хочет ответить, что это не подарок: что её улыбка — это настоящий подарок, но вместо этого он неуверенно кивает. Когда Линда протягивает руки навстречу, он обнимает её.
— Прости, я не так поняла. — Линда утыкается подбородком в его плечо.