Дотянуться до моря

— Я попробую ответить на ваш вопрос буквально, — отозвался после минутного раздумья Ведецкий. — Я не назвал бы эту вашу идею безумной. Безумные идеи рождаются больным воображением; ваша, безусловно, имеет другие корни. Вы испытываете чувство вины перед вашим заместителем, и размышления над вопросом, как ее загладить, приводят вас даже к таким, я бы сказал, экзотическим вариантам. Но безумием, безусловно, здесь и не пахнет. А вот с точки зрения здравого смысла эта идея очень вредна. Потому что ее реализация ухудшит ваше собственное положение, при этом не принеся никаких выгод Питкесу. Если вы думаете, что впечатленные вашем джентльменством мен… то есть, полицейские, пустят слезу и сразу же освободят Питкеса, то вы глубоко ошибаетесь. Они с удовольствием посадит вас в соседнюю камеру, и все. При этом ваше самопожертвование они представят в свою пользу, скажут: «Вот, одного мы задержали на «горячем», а второй, не вынеся мук совести, пришел сам, налицо сговор». Я бы вам категорически не советовал делать нашим оппонентам таких подарков, Арсений Андреевич.

— М-да, пожалуй, — пробормотал я, удивляясь выдержке Ведецкого, — другой в ответ на такую завиральную идею просто покрутил бы пальцем у виска, и все.

— Тогда — пока все? — спросил адвокат. — Я буду держать вас в курсе дела.

Я положил трубку с тяжелым чувством. Как никогда с момента начала всей этой истории было ясно, что Питкес сидит в тюрьме по моей вине, что это все — из-за меня. Да, конечно, мне просто повезло, что я решил сорваться в Турцию, так бы деньги понес я, и скамейку в камере полировал бы сейчас задницей тоже я. Но это было бы логично: это мой бизнес, мой профит, значит, и риски тоже мои. Но Питкес! Нет, безусловно, деньгам, которые я платил Самойлычу, позавидовали бы многие, и на чаше весов, уравновешивающей такую зарплату, лежал довольно большой объем обязанностей и связанных с ними возможных проблем, но тюрьма за экономическую уголовщину в них точно не входила. Как я буду старику в глаза смотреть?! И — когда я смогу посмотреть в его глаза? Я повалился на кровать и накрылся подушкой.

Из состояния тихого самоедства меня вывел телефонный звонок. Это был Витя Бранк.

— Привет, Вить, — поприветствовал я его. — Ты уже в Москве?

— Где я сейчас нахожусь, к нашим делам не имеет никакого отношения, — неприветливо отшил меня Бранк. — Слушай сюда и не перебивай.

Я опешил — Витя Бранк в общении хоть и не был образцом учтивости и стиля, но разговаривать со мной в таком тоне себе никогда не позволял.

— Разобрался я, кто на тебя наехал, — начал Бранк, — и по какому поводу. И сразу тебе говорю: этот наезд мне не по зубам. Настоятельно рекомендую тебе сегодня же с их главным, майором Ещуком связаться, встретиться и все вопросы обговорить. Если не будешь выделываться и геройствовать, то даже удовольствие, как говорится, получишь. Причем если начнешь выпендриваться, наживешь проблемы не только самому себе, но и другим, в том числе и мне. Поэтому сделай так, как я тебе говорю, понял ты меня?

Я слушал, и не верил собственным ушам. Витя Бранк был неотъемлемой частью моей жизни столько лет, вместе было съедено столько соли и выпито столько водки, что я давно считал его другом. А сейчас… Нет, этого просто не могло быть.

— Нет, не понял, — ответил я. — Леш, объясни мне, кто такой этот майор, если целый полковник Бранк перед ним на цырлы встал? И почему мой друг Виктор Бранк сейчас разговаривает со мной в таком тоне, как будто бы я в этом виноват? Вить, что происходит?

На том конце провода послышалось какое-то горловое клокотание, в котором угадывались невнятные матюки, — я прямо-таки увидел Витю, мотающего своей коротко стриженой, посаженой на мощную борцовскую шею головой, пытающегося себе самому объяснить то, что объяснению не поддается.

— Попал ты, Сеня, попал, понимаешь?! — наконец, зашипел в трубку он. — Этот майор — это бульдозер, танк, асфальтовый каток, как хочешь назови, и ты под него попал! И я с тобой. Можно бодаться с асфальтовым катком? Можно, но перспективы этого мероприятия, как ты понимаешь, сомнительны. Если ты обнаружил, что на тебя прет каток, лучше отойти в сторону. Вот я тебе и советую, отойди в сторону. Встреться, выслушай, сделай, и будет тебе счастье. По крайней мере, несчастья не будет, непоправимого несчастья, и не только для тебя.

— А ты-то тут каким боком? — раздраженно спросил я.

— А таким, — буркнул Бранк. — Потому что я обозначился, впрягся, стал справки наводить, кто да что. Вот они меня и вычислили, ночью мне сегодня такой звоночек был, заслушаешься. И было сказано, что если ты, как мой подопечный, будешь делать глупости, последствия этих глупостей буду расхлебывать и я тоже. И четко растабличили, как я буду их расхлебывать. У них, как по закону джихада, если враг не сдается, нужно уничтожить не только его, а и всю его семью, всех родственников и друзей до третьего колена, чтобы никому неповадно было брать пример в неподчинении.

— Витя, какие враги, какой джихад?! — воскликнул я. — Я не понял, мы где, в России, или в Афганистане, в Ливии, в Ираке?