Дотянуться до моря

Дверь под номером 532 ничем не отличалась от полутора десятков точно таких же оклеенных дубовым шпоном дверей в длинном полутемном коридоре. Я постучал и, не дожидаясь ответа, взялся за дверную ручку. Ровно в эту секунду прогудел мой мобильник. Сообщение от Ведецкого сообщало, что суд состоится сегодня в 16–30, и по его окончании адвокат позвонит, так что в кабинет я входил со значительно улучшившимся настроением. Открывшаяся за дверью просторная светлая комната, заставленная столами, напомнила мне мастерскую какого-нибудь НИИ времен моей юности, только кульманов для полного сходства не хватало. Большинство столов были пусты, за четырьмя или пятью перед раскрытыми ноутбуками сидели молодые мужчины. Все они были очень похожи друг на друга — аккуратно и коротко подстрижены, в похожих светлых рубашках без рукавов с темными галстуками на шеях, на спинках занимаемого каждым стула висел пиджак. И только один из обитателей этого филиала «Людей в черном» отличался от остальных. Он был старше, прическа на его голове была не такая короткая, рубашка — с длинным рукавом, а галстук на шее — красного цвета, и сидел он в самом дальнем конце кабинета у окна. «Начальник», — смекнул я, и не ошибся. Когда я, закрыв за собой дверь, громко произнес: «Мне к Леониду Игоревичу!», именно обладатель красного галстука поднял на меня глаза. «Вы Костренёв? — спросил он, и я узнал голос человека, разговаривавшего со мной по телефону. — Проходите, Арсений Андреевич, я уж вас заждался». Сопровождаемый мимолетными безразличными взглядами сидевших, я двинулся по проходу между столами.

— Присаживайтесь, — указал мне на стул хозяин стола. — Сейчас младшие товарищи дадут нам посекретничать.

Те, кого Ещук назвал «младшими товарищами», дружно захлопали крышками ноутбуков, задвигали стульями, встали и вышли. «Дисциплинка, однако», — не смог не оценить групповое выступление товарищей я. Мы остались в комнате одни. Ещук с минуту с видом, что что-то ищет, поперекладывал бумаги на столе, потом, так ничего эдакого и не найдя, поставил на стол локти, сложил пальцы шалашиком, и поверх них с легкой располагающей улыбкой посмотрел на меня. Постаравшись придать взгляду швейковскую идиотичность, я посмотрел на него в ответ.

Был майор Ещук немного, пожалуй, помоложе меня, с довольно крупными чертами слегка одутловатого лица, с начинавшей просвечивать сквозь тщательно зачесанные волосы лысиной. Глядя на это лицо, я понял, что не могу никак для себя его черты охарактеризовать — нравится мне это лицо или нет, приятно оно мне, или антипатично. Оно был какое-то… никакое, что для сотрудника одного из многочисленных наших «органов», надо полагать, было скорее достоинством, нежели недостатком. Единственное, что привлекало внимание на этом лице, были глаза — внимательные и цепкие, создававшие странное и неуютное ощущение немигающего взгляда, хотя, если присмотреться, становилось ясно, что с физиологией моргания у их обладателя было все в порядке. Под этим странным взглядом, наверное, всякий ощутил бы дискомфорт, и я не стал исключением. Но одно дело — испытывать неудобство, другое же — своему визави это показать. Я решил не доставлять майору Ещуку такого удовольствия, и пока он совершенно бесцеремонно сверлил меня глазами, я через маску Швейка как ни в чем ни бывало с улыбкой моргал ему в ответ.

— Ну, что же мы с тобой, Арсений Андреевич, делать-то будем? — наконец, вздохнув, произнес майор.

— Даже не знаю, Леонид Игоревич, что и ответить вам на этот непростой вопрос! — охотно подхватил я. — А что, что-то надо делать? И, кстати: а это ничего, что я с вами на «вы», товарищ майор? Не слишком, так сказать, фамильярно?

Мягкие, расслабленные черты Ещука мгновенно прорезались, затвердели, собрались, — сейчас я точно мог бы сказать, что это лицо мне неприятно. Но продолжалась эта метаморфоза совсем недолго, — майор быстро взял себя в руки, вновь выставив вместо себя истинного маску доброго дядюшки.

— Ну вот, снова вы за свое! — сочувственно улыбнулся он. — Ерничаете, скоморошествуете! А вот меня ваш друг Бранк давеча уверял, что Арсений Андреевич настроен на откровенный, задушевный, так сказать, разговор.

— А что, откровенный и задушевный разговор, в котором его участники обращаются друг к другу на «вы», вам представляется чем-то неестественным? — зло осклабился я, ощутив при весьма фамильярном упоминании майором полковника Бранка неприятное покалывание под ложечкой.

— Да и то верно! — рассмеялся, откинувшись на стуле, майор. — Какая разница — «ты», «вы»? Главное — суть вопроса, правда?

— Трудно не согласиться, — кивнул я. — Суть вопроса, пожалуй, важнее. Может быть, к ней, наконец, и перейдем?

— Легко! — расцвел в улыбке Ещук. — Только сначала необходимо принять кое-какие меры предосторожности.