Доверься жизни

Он неизменно толкал одни и те же подъездные двери и опускал в ящики, чьих владельцев знал всех без исключения, конверты – вестники скорой встречи, грядущей катастрофы, разоблачений, долгов по счетам. Обычно все получали только счета, но иногда Морису попадался конверт, надписанный неровным почерком. По тому, как выведены буквы – нерешительно, с нажимом, непринужденно, – он научился отличать официальное письмо от любовного или несущего разрыв. И знал, как много сердец сжималось, различив заветную руку. Почтальоны – это гонцы судьбы. Они не почту разносят – они тасуют карты бытия.

В 9:58 он подъехал к ящику на улице Поля Вайяна-Курье для утренней выемки. Марике ответила на его приветствие, обнажив верхний ряд зубов, наглядно демонстрирующих превосходство скандинавских зубных паст и скандинавских десен, которые эта северная раса унаследовала от далеких лапландских предков, раздиравших ими медвежьи сухожилия, сидя в вежах из коры.

– Позвольте, мсье, – сказал Морис.

Юноша лет двадцати с длинными темными волосами и бледной кожей стоял перед ящиком. Начищенные берцы, кожаный плащ и серебряный крест поверх футболки с надписью средневековым шрифтом «Жизнь растлевает» выдавали представителя племени «готов», возродившегося в центре Роморантена года два-три назад. Морис подумал, что это, должно быть, один из тех прыщавых лицеистов, которые могли часами стоять напротив витрин Марике, надеясь, что милая викингша вдруг кинет на них взгляд поверх сосисок. Юноша не шевельнулся.

– Мне нужно открыть ящик, молодой человек.

– Мне нужно забрать письмо, мсье.

Морис знал эту песню. Желающие выудить свое письмо – парочка за сезон всегда набиралась.

– Невозможно, молодой человек, – сказал он.

– Но оно – мое.

– Нет, мой мальчик, когда письмо упало внутрь, оно уже в нашем распоряжении.

– Это вопрос жизни и смерти.

– Прямо? Уверены, мой дорогой?

– Я вам скажу, как выглядит конверт, какой на нем адрес, и вот, чтобы сравнить почерк…

Он протянул Морису конверт. Адрес девушки с арабским именем из северной части города был написан пером.

– Почта – общественный институт, безразличный к метаниям своих клиентов. Бросить письмо – все равно что бросить кости. Эта щель работает в одну сторону, и письма, как мертвецы, встречают свою судьбу: вы их хороните, и они никогда не вернутся к вам из этих жестяных могил.

Морис из раза в раз повторял это всем мятущимся душам, которые путали почту с камерой хранения.

– А может, вы возьмете это?

Парень протянул купюру в двадцать евро.

– Мальчик мой, я сейчас рассержусь и позову полицию.

– Мсье, мне двадцать лет, я люблю одну девушку, а в этом ящике – письмо с оскорблениями, которое несколькими строками перечеркнет два года титанических усилий. Это письмо потопит меня. Только вы можете спасти меня из пучин.

Морис взглянул на юношу с любопытством. Ему вдруг стал симпатичен этот мальчик, который считает разрыв с девушкой «делом жизни и смерти» и изъясняется с пылкостью другой эпохи тогда, когда типичный обыватель – мелкие белокожие сухари, вшивые буржуа, наглые метисы – начал бы спорить, потрясая своим «правом» распоряжаться «собственным имуществом».

– Вы даже не знаете, любит ли она вас, – сказал Морис.

– Во что вы влезаете?

– В то, что скоро окажется в моей почтовой сумке, с которой я поеду по адресам, – сказал Морис, доставая ключ от ящика.

– Постойте, мсье, прошу вас. Я люблю ее, если б вы знали… в общем… в том письме я говорю ей жуткий вздор.

– Что же на вас нашло?

– Я думал, что она мне изменяет.

– И это оказалось не так?

– Ну конечно.

– Нужно было проверять. Или сдерживаться.

– Вы никогда не поддавались порыву?

Морис вспомнил тот вечер на склонах Мафате в 1969-ом, когда ром вконец вырубил мозг, а копченое мясо разгорячило кровь, и он задал Марии-Терезе такую взбучку, что все псы их деревни завыли, а птицы вспорхнули с ближайшего гибискуса так, будто дерево стряхнуло с себя паразитов.

– Нет, мой мальчик, – сказал Морис.

– Вы лжете.

– Да.

– Отдайте мне письмо.

– Это запрещено уголовным кодексом. Если узнает начальство, я рискую не только потерять работу, но и оказаться под следствием. Для нас похитить письмо из ящика – это хуже, чем преступить закон: это бесчестие.

– Что-то вы не так щепетильны, когда бастуете.

– Говорю же, меня могут уволить.

– А я могу проплыть по борту жизни.

– Хотите откровенно? Думаю, вы все правильно сделали.

– Да что вы знаете?

– Я верю, что первый импульс – самый верный. Будущее докажет, что в вашем поступке крылась интуиция.

– Вы меня забалтываете, мсье.

– Пойдемте, угощу вас кофе. Хочу объяснить свою мысль.

Морис высыпал письма в свой джутовый мешок и закрыл нижнюю створку ящика квадратным ключом. Юноша не дернулся.