Доверься жизни

Платаны на набережной кричали. На ветках сидели зеленые и желтые птицы – попугаи, сбежавшие от птицеловов с набережной Межисри, которые развернули там работорговлю, назвав это птичьим рынком. Горстка девочек в плиссированных платьях слушала даму с повязкой на голове, которая рассказывала что-то про «появление готических церквей во всех регионах Франции к концу XII века». Джек спустился по лестнице, на которой Валя всегда завязывала шнурки перед прогулкой по набережным. Они два года любили друг друга здесь, в квартире на набережной Турнель, на четвертом этаже. Окна выходили на Сену, и река, завешанная лохмотьями платанов, с лихвой искупала непрерывный гул газующих машин, летящих на восток, навстречу семейному ужину или вечернему досугу. На эту полоску электрических огней или жемчужно-серых отблесков он смотрел вечерами после секса, навалившись на перила балкона и затягиваясь сигариллой. Ему нравилось ее белое тело цвета сливочного масла. В те годы любовь пилась как молоко. Он знал, что любит ее, потому что продолжал скучать по ней и во время их встреч, и даже когда они лежали рядом на влажных простынях, он чувствовал, что ему ее не хватает. Но однажды она сказала что-то про поездку в Марокко и уехала, а он получил из Танжера открытку с хамелеоном из зоологического атласа: на обороте было несколько строк, в которых она давала ему отставку, и он все думал, почему для прощальных слов она выбрала именно эту картинку, пока не узнал, что она сошлась со своим прежним парнем, про которого никогда ему не рассказывала и который был чертовски похож на Джека, – и Джек подумал, что, возможно, потому она и стала встречаться с ним, что он заменял для нее другого.

Он подошел к лотку букиниста, у которого месяц назад купил «Реквием» Анны Ахматовой, но книготорговец, похоже, не запоминал лиц. Джек рассеянно порылся в книгах и вытащил на свет «Орнитологию дикой Африки» некоего Эдмунда Ландора 1930 года издания. Книга стоила три евро. Ландор – такую фамилию носила мать Джека, Мари Ландор, дочь галантерейщика из Цинциннати, чья жизнь не имела ничего общего с африканскими приключениями. Джек купил книгу и сел полистать ее на террасе кафе при Институте арабского мира, откуда видно, как Париж гордо дрожит сквозь выбросы оксида азота. Он остановился на снимке скромной маленькой птички, чье оперение резко контрастировало с пышными нарядами тропических пернатых и как бы воплощало всю несправедливость эволюции в деле распределения красоты. Научная заметка сообщала, что за несколько зерен проса птица указывала человеку путь к рою диких пчел. За что она и получила имя – медоуказчик, и люди пользуются ее услугами для добычи меда еще с неолита. Под врезкой с размерами и характеристиками птицы было написано следующее: «В 1880-х в бельгийском Конго газеты много писали о необычном случае. Охотника, застрелившего самку медоуказчика свинцовой дробью, самец привел к дуплу где находилось гнездо зеленой мамбы. Мужчина думал достать рукой соты, но погиб от укуса».

У Джека в руках был готовый сюжет. Он сочинит басню о неотвратимой справедливости, которая выбирает себе скромных гонцов. Нужно только изобразить охотника негодяем в конрадовском духе, живодером, убийцей карликовых шимпанзе и слонов, путающимся со шлюхами по бамбуковым хижинам. Этот тип в итоге поплатится за свои злодейства, но не как в африканском романе Ромена Гари: от руки героического заступника, киношного Мореля, который его покарает, – а силами маленькой, обезумевшей от горя птички. А в конце – басенная мораль и хвала слабым: чтобы нарочно приторно. Оставалось расцветить все красками сумеречных джунглей, подналечь на описания сочащейся пороком Киншасы, и чтобы все тонуло в криках обезьян. В журнале будут довольны, а, учитывая, что идея нашлась накануне, он неплохо выкрутится. Он заплатил за кофе, прыгнул в 63-ий автобус, набросал в блокноте пару фраз, проезжая в районе Дома инвалидов. На остановке «Альма» он вышел, бегом миновал мост, оглянувшись мельком на запад, где небо над Эйфелевой башней по-тёрнеровски расплывалось, и, набрав на кодовом замке «2567B», взбежал по лестнице, шагая через две ступени.

Он написал заголовок рассказа: «Медоуказчик», и взгляд его стал блуждать по столу. Он искал, как взяться. На столе валялся открытый «Литератор на склоне дня» Скотта Фицджеральда. Джек решил, что будет нелишним напитаться его надменным и решительным слогом, прежде чем браться за чистую страницу. Небольшой абзац Фицджеральд посвятил своим измышлениям по поводу рассказов, издаваемых американскими журналами. Взгляд Джека упал на такую фразу: «…вещица в духе хрестоматий, вот только не его – жутко раздутая антитеза, форматная, как рассказы в популярных журналах, и куда более легкая для написания. Что не помешает многим считать ее прекрасной за меланхоличность, жизненность и доступность для понимания».

Джек швырнул книгу на ковер и отодвинулся вместе со стулом. Птица умерла в его голове. Он пробормотал «хренова хрень», надел плащ и пошел дальше гулять по набережным.

Бар