Усилием воли отскребла взгляд от двери проката и перевела его на подходящего к кассам Виктора, ощущая, как в уголках глаз зло и влажно печет.
Настроение упало до нуля и грозилось вот-вот пробить отметки со знаком минус. Надо было срочно брать себя в руки, что я и попыталась сделать. Улыбнулась Виктору, уже идущему ко мне с купленными ски -пассами, рывком допила глинтвейн, выкинула стаканчик в урну и решительно направилась к кресельным подъемникам.
Обычно это один самых приятных, запоминающихся для меня моментов.
Первый подъем. Когда перед тобой расстилаются горы, тебя тянет вверх, и ты становишься чуть ближе к ультрамариновому небу, кресло немного качает, тросы характерно скрипят, а под ногами несколько метров и белоснежный нетронутый снег.
И тебя охватывает предвкушение. Щекочущее и сладкое. Ты видишь других людей, рассекающих горные склоны и ощущаешь на своём лице фантомный ветер скорости и снежную пыль, которые вот-вот станут настоящими. Мышцы непроизвольно напрягаются, готовясь к нагрузке, в кровь выстреливает адреналин. Величие гор захватывает дух, организм мобилизуется…Обычно.
Но сейчас я не ощущала ничего. Мне было серо. Во рту собрался горьковатый привкус, хотелось спрыгнуть с кресла и пойти домой.
Добравшись до ученической трассы, мы пристроились в сторонке, чтобы была возможность спокойно постоять и пройтись по теории. В принципе с Виктором было легко. Он был отличным лыжником и, хоть техника здесь была совершенно другой, это помогало.
К тому же Соколов находился в неплохой физической форме. У него были проблемы с поиском баланса, как у всех новичков, но задний кант Витя почувствовал довольно быстро.
Главный минус – он был нелегкий, высокий мужчина, а я – хрупкая и мелкая. Так что уберечь Виктора от падений, когда брала его за руку, чтобы поддержать, не было никакой возможности. Мы закономерно валились в снег уже через минуту.
Виктору было смешно. Он хохотал как в детстве, задорно и громко, а главное заразно. Постепенно я тоже расслабилась. Всё-таки слишком любила я это всё. Снег, солнце, горы, смех…Щеки раскраснелись, стало жарко, по спине скатывался пот, а ведь не прошло и полчаса. Я катилась около Виктора, крича ему свои замечания. Он постоянно падал, смеясь и что-то рассказывая. Я умничала, улыбаясь, в ответ. И с каждым разом Соколов чувствовал себя уверенней, показывая, какой он хороший ученик, или я –отличный учитель.
Так, добравшись до середины трассы, мы решили попробовать с ним перекантовку.
Я скинула свой борд, воткнула его в сугроб, и взяла Виктора за руки, наставляя. И опять уже через пару секунд оказалась лицом в снегу, придавленная увесистой тушкой Соколова. Виктор заржал, пытаясь сползти с меня и подняться. Я захохотала с ним вместе, ворча и отплевываясь.
Повернула голову в сторону подъемника, ведомая каким-то шестым чувством, и замерла.
Я не могла разглядеть лица на таком расстоянии, тем более его выражения. Но канареечные штаны я разглядела замечательно. И что огромный как скала мужик в этих штанах повернул голову в мою сторону, тоже видела очень хорошо. Вдоль позвоночника пробежал табун мурашек, и я злорадно улыбнулась, зная, что моего лица Хабибу тоже не разглядеть. Зато вот то, что на мне разлегся Виктор и счастливо ржет, он видел отлично.
Вот и подавись, Мансурович!
Не была я убеждена, что Сатоеву не все равно, где и под кем я валяюсь. Но верить, что его эта картина выбесила, до жути хотелось.
Правда, настроение опять мгновенно скатилось в грустно- меланхолическое. Мой огонь, покачиваясь на тросе, уезжал сейчас вверх в кресельном подъемнике в обнимку с мелкой сучкой- Юленькой.
А валяться в снегу, конечно, весело…
Но именно с Виктором не так уж для меня и интересно…
Ну вот зачем я туда посмотрела, а? Отпихнула от себя Соколова, уже не улыбаясь.
– Нет, Вить, давай пока на заднем до конца доедешь. Потом с передним решим…– пробормотала рассеянно, вставая и отряхиваясь. Вытащила борд из сугроба, закрепила ботинки.
– Все, я полетела. Жду внизу, – махнула Соколову рукой и, не дожидаясь ответа, покатилась вперед.
***
Уныние – моё второе имя.
Борд легко скользит по пухлому, немного тяжелому снегу, колкая снежная пыльца щиплет лицо, солнце слепит даже через очки, и ощущение полета почти что можно ухватить рукой.
Но мне плевать – мне грустно.
Специально не позволяю себе разогнаться, лениво перекантовываясь и вихляя по всей трассе. Хочется погрузиться в свою ревнивую боль, а на высокой скорости это сделать сложнее. Поэтому я медленно скольжу вниз, погружаясь в себя.
Обычно это совсем на меня не похоже. Ну, во-первых, стандартная Мадина накостыляла бы Юленьке еще в прокате, популярно объясняя чей джигит. И Хабибу бы тоже высказала все сразу, а не стала бы убегать. Только вот смысла в этом не было. Погода отличная, дорогу чистят, и, возможно, Сатоев уедет уже через пару часов…Какой смысл ссориться с Юленькой, выставлять себя перед одногруппниками в сомнительном свете, если это ничего не даст все равно. И поэтому я ушла…
Вот только эти пару часов веселее было бы вместе, наверно…