Довести Хабиба

– Патимат, выйдем давай, – предложил тихо Хабиб.

– Что? – она тут же побледнела опять как мел и бросила в сторону отца сиротливый взгляд.

Но Хабиб уже вставал, отодвигая ее стул прямо с сидящей на нем оцепеневшей девушкой.

– Давай- давай, поговорить надо.

– Л-ладно, – Патя встала, аккуратно оправила юбку и пошла в сторону спален.

А Хабиб конвоиром за ней, провожаемый одобрительными взглядами всех присутствующих.

21.

Вставать не хотелось. Зачем?

Улыбаться остальным. Держаться. Делать вид, что мне не плохо, когда мне так муторно, что тошнота ощущалась физически. Нет, это была не острая боль, не непереносимое страдание. Просто мир вокруг стал серый, и ты, чтобы ни делал, не был способен воспринимать его другим.

Да, жить можно. Как и есть безвкусную кашу, чтобы утолить голод.

Радовало одно – я точно знала, что это пройдет. Ведь ничего такого не случилось. Просто одно наложилось на другое, и все вместе так неожиданно погребло меня под лавиной переживаемого уныния.

Вчера я поменяла билеты. Решила, что улечу домой сегодня, третьего января, и не буду оставаться на все выходные. Кататься у меня все равно никакого настроения не было, а чужие беспечные лица и нескончаемая шумная болтовня невероятно раздражали. Хотелось побыть одной, в тишине. Закрыться дома, залезть под одеяло и с самого первого сезона пересмотреть всего "Доктора Хауса". Почему-то то, как он убежденно заявлял, что "все врут" и " люди- идиоты" меня всегда в такие моменты успокаивало.

Внизу галдели одногруппники, по всей видимости собирающиеся на склон. Я с ними идти не хотела, и потому только еще глубже зарылась под одеяло, когда услышала приближающиеся к моей комнате шаги, а затем и решительный стук в дверь.

– Мадь, пойдешь? – Иркиному упорству позавидовал бы и бронепоезд.

– Нет! – рявкнула я, прикрывая голову подушкой.

– Давай, ну! Все равно вечером уезжаешь! Хоть чуть-чуть проветришься! – заскулила Зайцева под дверью.

– Нет! Говорю же!

Добавлять, что я только и жду, когда они все уйдут, чтобы выползти из своего " скворечника", как назвал мою комнату один бородатый товарищ, и спокойно попить кофе в гробовой тишине, я не стала. Ну, думаю, Ирка итак поняла. Потому что больше не настаивала. Театрально громко вздохнула по ту сторону двери и потопала к лестнице.

Я чутко прислушивалась к ее удаляющимся шагам. Вот она стремительно и легко спускается по лестнице, вот говорит ребятам, что со мной связываться бесполезно. Вот они начинают возмущенно и недовольно галдеть в ответ, при это шурша верхней одеждой и натягивая обувь. Скрип входной двери, шаги, смех, хлопок…Всё.

Тихо.

Я непроизвольно выдохнула. Одна. Наконец. Дом моментально зазвенел приглушенной пустотой. Казалось, я слышу в ней, как шуршат пылинки в воздухе, подсвеченные проникающими сквозь окно солнечными лучами.

Я сладко потянулась, откинула одеяло и пошлепала в душ. Сейчас вот приведу себя в относительный порядок и можно будет попить кофе. А после соберу вещи.

А вечером уже самолет.

***

На улице стояла как назло восхитительная погода. Плюс пять, ультрамариновое небо и невероятно яркое, румянящее щеки солнце. Белоснежный снег ослепительно блестел, в воздухе пахло разогретой хвоей, тающими сосульками и горными хребтами. В общем, не объяснить, как, но, кто хоть раз был утром в горах в погожий зимний день, сразу поймет, о чем я.

Наварив себе целый тазик крепкого кофе, я запрыгнула в салатовые дутики и, завернувшись в пушистый плед, вышла на нижнюю террасу.

Вокруг было тихо – почти все соседи, как и мои одногруппники ушли на склон. Оставшиеся же еще отсыпались после ночных гулянок. На улице ни души, что меня как раз полностью устраивало.

Грея пальцы о свою огромную кружку, я с ногами залезла в плетеное кресло в самом дальнем уголке террасы, поплотнее завернулась в плед и затихорилась, отпивая медленными глотками и самой себе напоминая нахохлившуюся сову на жердочке. Из небрежно скрученной гульки на макушке волосы торчали во все стороны, на побледневшем лице проступила печать уныния, а в потухших глазах засел опыт веков.

Щурясь от безбожно яркого солнца, откинула голову на спинку кресла, рассеянно наблюдая за виднеющейся между домами дорогой, по которой проезжали редкие в это время автомобили.

Чаще это были фуры: грязные, громкие серые, пыхтящие темным масляным дымом из выхлопных труб. Вторые по популярности оказались внедорожники и минивэны, почти всегда черные, намытые, блестящие и резвые. Третьи – обычные седаны, белые, серые, синие, замызганные графитовым прилипающим снегом…Глаз машинально пытался зацепиться за что-то и не мог. Лишь лениво провожал каждую проносящуюся мимо машину.

Поэтому, когда из-за дома показалась вырвиглазно -салатовая малютка матиз с большой эмблемой проката на боку, я невольно сфокусировала взгляд, хмурясь, чтобы лучше его разглядеть.

Мда…Очень странный выбор машины для горной поездки. Ее сюда что? Ветром занесло? Их вообще разве еще выпускают? А тарахтит -то как, господи…Пукнет и умрет.