Довлатов и третья волна. Приливы и отмели

На одном из армейских смотров его заметил государь. Росту дед был около семи футов. Он мог положить в рот целое яблоко. Усы его достигали погон.

Государь приблизился к деду. Затем, улыбаясь, ткнул его пальцем в грудь.

Деда сразу же перевели в гвардию. Он был там чуть ли не единственным семитом. Зачислили его в артиллерийскую батарею.

Если лошади выбивались из сил, дед тащил по болоту орудие. Как-то раз батарея участвовала в штурме. Мой дед побежал в атаку. Орудийный расчет должен был поддержать атакующих. Но орудия молчали. Как выяснилось, спина моего деда заслонила неприятельские укрепления.

С фронта дед привез трехлинейную винтовку и несколько медалей. Вроде бы имелся даже Георгиевский крест.

Нужно сказать, что писатель заметно поправил биографию деда. Он не принадлежал к дальневосточному крестьянскому сословию, а, согласно сохранившемуся свидетельству о заключении брака в 1906 году, происходил из мещан города Керчи Феодосийского уезда Таврической губернии. Но вот участие в Русско-японской войне не вызывает сомнения. После ее окончания будущий дед писателя и осел на Дальнем Востоке. В любом случае, Довлатов подчеркивал и творчески дополнял все, что расходится с типическим представлением о дореволюционном еврее из городского среднего класса.

В уже цитированном предисловии к «Маршу одиноких» Довлатов писал:

Мы называли себя еврейской газетой. Честно говоря, я был против такой формулировки. Я считал «Новый американец» газетой третьей эмиграции. Без ударения на еврействе.

Начались разговоры в общественных кругах. Нас обвиняли в пренебрежении к России. В местечковом шовинизме. В корыстных попытках добиться расположения богатых еврейских организаций.

Старый друг позвонил мне из Франции. Он сказал:

– Говорят, ты записался в правоверные евреи. И даже сделал обрезание…

Я ответил:

– Володя! Я не стал правоверным евреем. И обрезания не делал. Я могу это доказать. Я не могу протянуть тебе свое доказательство через океан. Зато я могу предъявить его в Нью-Йорке твоему доверенному лицу.

«Старым другом», скорее всего, является Владимир Марамзин, настоящая фамилия которого Кацнельсон. Убедительно, хотя и виртуально ответив на «обвинение» в возвращении к вере отцов, Довлатов с некоторой гордостью рассказывает о противоположном взгляде на свою редакторскую работу:

Параллельно с еврейским шовинизмом нас обвиняли в юдофобии. Называли антисемитами, погромщиками и черносотенцами. Поминая в этой связи Арафата, Риббентропа, Гоголя.

Один простодушный читатель мне так и написал:

– Вы самого Гоголя превзошли!

Я ему ответил: «Твоими бы устами…».

О непростой теме «еврейского вопроса» в жизни Довлатова придется еще сказать. А пока же вернемся к тому, как Довлатов уходил из газеты. Напомню его слова:

Мы предъявили Дескалу ультиматум. Свобода – или уходим.

И я ушел. Это все.