Довлатов и третья волна. Приливы и отмели

В 1920–1930-е годы значительную часть русской «автохтонной» интеллигенции репрессировали по классовому признаку. Освободившееся пространство заполнили выходцы из угнетаемого царизмом «еврейского трудового народа». Новая советская интеллигенция следовала здоровому классовому принципу – разоблачала реакционных русских писателей проклятого прошлого. Ими оказались все русские классики. Вполне серьезно обсуждался вопрос: насколько поэзия Безыменского выше дворянских стишков Фета или Тютчева? Но близкое знакомство с критикуемым материалом сыграло злую шутку. Советская еврейская интеллигенция переродилась сначала в еврейско-русскую, а вскоре и в русско-еврейскую социокультурную прослойку. Русская культура обладала настолько мощным ассимиляционным потенциалом, что изменения произошли за одно поколение. Комсомолец двадцатых годов, громивший на диспутах мракобеса Достоевского, в шестидесятые оказался тонким специалистом, анализирующим специфику провинциального городского пейзажа в «Бесах». И в этом не было конъюнктуры. Как я уже писал выше, русская литература обладает одновременно двумя вроде взаимоисключающими свойствами: внешней масштабностью и внутренним комфортом среды обитания. Вспомним известную фразу, что всякий еврей рождается, чтобы стать русским поэтом. Здесь можно найти похвалу еврейской целеустремленности и предприимчивости. С другой стороны, если задуматься, странный выбор для самореализации.

Довлатов хорошо это понимал и чувствовал, когда написал текст об интеллигентности в «Новом американце». Из публикации № 74 за 1981 год:

Интеллигентами себя называют все. Человек порой готов сознаться в тягчайших грехах. Он готов признать себя неаккуратным, злым, ленивым, черствым и жестоким. Он даже готов признать себя неумным.

Но где вы слышали, чтобы кто-то заявил:

– Я человек – неинтеллигентный.

И следом:

Интеллигентность путают с культурой. С эрудицией. С высшим образованием или хорошими манерами. Даже с еврейским происхождением:

– Скажите, вы – еврей?

– Нет, просто у меня интеллигентное лицо.

В Ленинграде «происхождение» и «выражение лица» очень часто совпадали. В Америке Довлатов столкнулся с тем, что «еврей» – это не единый тип. Евреев оказалось, во-первых, много, а во-вторых, они сильно различались между собой. И, увы, еврей может оказаться не интеллигентом. Об этом Довлатов говорит в письме к отцу в феврале 1980 года:

Самое опасное и мерзкое, что есть на Западе, – это наши русские эмигранты. Ты, наверное, в этом уже убедился. Лично я был уверен, что средний тип еврея – это профессор Эйхенбаум. О существовании типа еврея-хама вообще не подозревал. Короче, держись подальше от эмигрантского жлобья.

Помимо «еврея-хама», Довлатова явно раздражал местечково-религиозный тип. Никакого умиления по поводу «молочника Тевье» он не испытывал. В письме к тем же Ефимовым от 31 августа 1982 года Довлатов с явным удовольствием рассказывает историю об их общем знакомом:

Марина, если Вы помните Соломона Шапиро, то у него недавно умерла мать. На еврейских обрядовых похоронах Соломон поругался с раввином, в частности, сказал ему: «Понаехало всякое говно из Ужгорода». Тогда раввин воздел руки и наслал на Соломона еврейские кары, но Соломон сказал по-английски: «Знаю я вашу веру, электричеством в субботу пользоваться нельзя, а людей обжуливать можно…».

Тут же он переходит к близким по духу новостям из «Нового американца»:

В газете «Новый американец» недавно запретили употреблять слово «свинина» даже в экономических статьях, хозяин Давидка сказал, что не надо травмировать читателя неприятными словами.

В семье Довлатова «еврейский вопрос» присутствовал факультативно, принимая иногда причудливые филологические формы. Из армейского письма писателя отцу (май 1963 года):