Довлатов и третья волна. Приливы и отмели

Это были письма к Валерию Грубину, другу Серёжи. У того оказался в родственниках, кажется отдаленных, некто Геннадий Трифонов. Мелкий окололитературный человечек, крошечного роста, невзрачный гомик. Его, кажется, взял на какую-то мелкую работу Дар – для обслуживания разнообразных нужд своей парализованной жены (Веры Пановой). Когда мы уже были в Америке, годы я не помню, примерно лет уже пять, этого Трифонова посадили именно за гомосексуализм. Серёжа, узнав об этом, активно принялся за его освобождение. Не буду здесь писать, куда и кому писал, с кем по этому поводу общался. Но какой-то шум поднял. Когда Г. освободили, ему нужно было как-то все-таки жить. А жить становилось все труднее. Я не знаю, на что он претендовал.

Однажды он оказался у своего родственника, друга Серёжи, Валерия Грубина. Под водку и необильную закуску были вынуты письма из Америки от Серёжи Довлатова. В которых он, иногда поддавшись настроению, писал грустные вещи о себе. И у Геннадия Трифонова возникла замечательная идея поправить свои дела и жизнь. Он выкрал письма у Грубина, состряпал гнусь в духе советских агиток о том, как эмигранту Довлатову плохо. Надрал цитат из писем и отнес в «Неву». Все это напечатали там. Серёжа ничего не знал. Пока это не дошло до «Либерти», где он зарабатывал немного на жизнь. Что-то он писал по этому поводу в объяснение.

Будем честны и заменим «иногда» на «почти всегда». Письма римских стоиков на фоне эпистолярного наследия Довлатова – образцы неуемного оптимизма и раблезианского жизнелюбия. Что касается разборок на службе, то писателю повезло, что штатные борцы с коммунистической заразой не успели познакомиться с его куда более сомнительными письмами. Из письма без даты Вадиму Белоцерковскому:

Получил твой комментарий к моему довольно несуразному произведению, все очень убедительно и толково. Может, ты действительно – большой человек и государственный ум? В конце концов, меня лично социализм с человеческим лицом более или менее устраивает, как и любой другой порядок, при котором не будет страха и зависимости.

Писатель прекрасно знал ситуацию, когда говорил о проблеме эмигрантской зависимости. Из письма тому же адресату от 29 октября 1984 года: