Довлатов и третья волна. Приливы и отмели

Прошло не более двух лет, и Яша Процкий стал на Манхэттене непререкаемым экспертом по русской литературе. Временами он объявлял творца номер два, но не по стихам, а вообще, по прозе. Вот, например, прибыл в Новый Йорк забубенный Фьюз Алёхин. Он был на родине известен как автор лагерных баллад, но по этому жанру в Нью он не прохилял. Была также у него повестуха о торговле спермой в столице мира и социализма, и вот по этому жанру на суаре у Татьяны Яковлевой-Розенталь доктор Процкий объявил его «Доницетти русской прозы». До Моцарта все же не дотянул, поскольку место было уже занято.

Реальные лица в романе функционируют под прозрачными псевдонимами. Конечно, есть вопросы по поводу музыкальности «Николая Николаевича». Но когда Высоцкий превращается во Влада Вертикалова, а себя автор переименовывает в Василия Ваксона… Больше других повезло Окуджаве. Он теперь – Кукуш Октава. Да и по поводу спермы Василий Палыч скромничает. О его вкладе в эротическое раскрепощение отечественной словесности я еще скажу.

Однако при всех упреках в адрес «Процкого» «Ожог» – факт личной писательской биографии Аксёнова, но не явление в русской литературе. Судьба его романа еще всплывет в нашем повествовании. А пока что прозаик возвращается в Союз. Теперь сравним две даты – 29 ноября 1977 года и декабрь 1977 года. Близко? Весьма. Из мемуара Виктора Ерофеева:

В декабре 1977 года, когда я снимал квартиру напротив Ваганьковского кладбища и каждый день в мои окна нестройно текла похоронная музыка, мне пришла в голову веселая мысль устроить, по примеру московских художников, отвоевавших себе к тому времени хотя бы тень независимости, «бульдозерную» выставку литературы, объединив вокруг самодельного альманаха и признанных и молодых порядочных литераторов. Бомба заключалась именно в смеси диссидентов и недиссидентов, Высоцкого и Вознесенского. Я без труда заразил идеей своего старшего прославленного друга Василия Аксёнова (без которого ничего бы не вышло).

Вопрос об инфицировании снимается уточнением в скобках. Именно Аксёнову «Метрополь» был нужнее всех. И по сравнению с Высоцким, и с Вознесенским, и с самим формальным автором «веселой мысли» – Ерофеевым. Если не получается въехать в свободный мир автором «нобелевского» романа, то следует появиться в качестве вождя свободных писателей, бросивших вызов. Их же, в свою очередь, можно будет также бросить. Игра не слишком сложная, понятная, но проблема в том, что, сказав это вслух, можно было угодить в разряд «трубадуров режима». Поэтому говорилось между своими, нехотя. Из воспоминаний Станислава Рассадина: