Довлатов и третья волна. Приливы и отмели

Так как ты еще не написал и половины «Ожога» и так как я старше тебя на восемь лет, беру на себя смелость дать тебе совет. Сейчас в мире идет очень серьезная борьба за корону русской прозы. Я в ней не участвую. Смеюсь со стороны. Люблю всех хороших, всегда их хвалю, аплодирую. Корона русской поэзии, по утверждению представителя двора в Москве М. Козакова, давно уже на достойнейшей голове. Сиди в ней спокойно, не шевелись, не будь смешным или сбрось ее на <—>.

Ну и стилистически выдержанный финал:

Бог тебя храни, Ося! Обнимаю.

В итоге задроченные американские издательства отказываются от «Ожога». Друзья Аксёнова, которым он рассказал о коварстве «дорогого Иосифа», были возмущены. Кое-кто из них даже составил по этому поводу разговор с поэтом. Ольга Матич вспоминает о своем разговоре с Бродским, состоявшемся в не самой подходящей для того обстановке:

При встрече в Сан-Диего, где мы с ним праздновали его день рождения, я ему выразила свое возмущение: «Ведь вы были друзьями и знали о трудностях у Аксёнова с КГБ, возникших именно в связи с романом; когда он находился в UCLA, вы сами стремились с ним встретиться». Кажется, я также предположила, что Вася наверняка рассказывал ему об «Ожоге» во время их путешествия. Иосиф стал защищаться, сказал, что роман плохой, на что я ответила: «Можно было отказаться писать отзыв». Он: «В Союзе я его уважал как писателя, он был для меня старшим приятелем». И в конце концов: «Что вы хотите от местечкового еврея». Эту фразу можно объяснить желанием кончить разговор, но меня она изумила.

Ясно, что Бродский глумится над защитницей Аксёнова. Для коренного ленинградца ссылка на свою «местечковость» носит игровой характер. Какими бы личными мотивами ни объяснялась противоожоговая терапия Бродского, в конечном литературном счете он оказался правым. Да, его рекомендации и помощь субъективны и вызывают некоторые вопросы. Та же Матич с удовольствием пишет об очередном фаворите поэта, упоминая вскользь и Довлатова:

Довлатову он помог напечататься в престижном журнале «Нью-Йоркер», Юзу Алешковскому – получить премию Гуггенхайма и т. д. Об Алешковском он писал так: «Этот человек, слышащий русский язык, как Моцарт, думается, первым – и с радостью – признает первенство материала, с голоса которого он работает вот уже три с лишним десятилетия. Он пишет не „о“ и не „про“, ибо он пишет музыку языка, содержащую в себе все существующие „о“, „про“, „за“, „против“ и „во имя“; сказать точнее – русский язык записывает себя рукою Алешковского, направляющей безграничную энергию языка в русло внятного для читателя содержания!» В разговорах Бродский называл Алешковского «Моцартом русской прозы», над чем многие потешались.

Интересно, что спустя тридцать лет в последней своей книге «Таинственная страсть. Роман о шестидесятниках» Аксёнов также поминает Бродского в связи с комплиментами в адрес Алешковского: