Довлатов и третья волна. Приливы и отмели

Мы с Аксёновым случайно познакомились в 1973 году на просмотре фильма «Белое солнце пустыни» в Ленинграде. Меня туда привел сценарист Валентин Ежов, с которым он был знаком, находясь в Ленинграде, Аксёнов пришел на него, как на культовый фильм своего поколения. (Он стал моим любимым советским фильмом той эпохи.)

Аксёнов с гордостью представлял «лучшим людям эпохи» свою новую знакомую:

В Переделкине тот же Григорий Поженян, один из авторов «Джина Грина», подавая мне бокал шампанского, уронил в него сардинку, но не смутился: видимо, ему казалось, что сардинка шампанскому не помеха, – правда, он был навеселе.

Не факт, конечно, что Поженян заметил сардинку в бокале. Другие знаковые люди того времени подошли к общению с «белоэмигранткой» осознанно и концептуально:

В ресторане ЦДЛ Андрей Вознесенский первым делом спросил меня, курю ли я «травку» – эдакий нарочитый жест в сторону западного шестидесятничества; ему, наверное, хотелось выпендриться (это слово я впервые услышала именно тогда), продемонстрировать свою «хипповость». Вернувшись за свой столик, он продолжил легко узнаваемую «жестикуляцию»: прислал мне розу в бокале шампанского – «блоковскую». Так началось наше знакомство, но дружбы не состоялось: мне он, в общем, не очень нравился.

Матич нравился Аксёнов. Как сказал один из персонажей Довлатова: «Их связывали сложные непростые отношения». Перед отлетом Матич в Америку Аксёнов подарил ей серебряный рубль с изображением Николая II и сказал: «В следующий раз – в Иерусалиме». Милейший жест, хотя и невероятно эклектичный.

Встреча состоялась, увы, не в Иерусалиме, но тоже в неплохом месте. Матич проявила настоящую американскую напористость:

В 1975 году я уговорила профессора Дина Ворта, заведовавшего кафедрой славистики в UCLA, пригласить Аксёнова, и после долгих мытарств в Союзе писателей ему удалось получить разрешение на выезд.

Употребление слова «мытарство» говорит о том, что для Матич русский язык так до конца и не стал своим. В Америке Аксёнову понравилось. Два месяца не прошли напрасно. Например, он сфотографировался за рулем «порша» завкафедрой Ворта. Писательское сознание работало в правильном направлении, прокладывая маршрут: ведь можно не только сидеть за рулем, но и ехать. А если ехать за рулем собственного «порша»? Прощаясь с Матич в аэропорту, Аксёнов решил не изобретать велосипеда и повторяет сработавший прием: «В следующий раз – в Москве».

Аксёнов может вывезти «нобелевский» роман самостоятельно. Но в этом нет того, что в будущем должно превратиться в легенду. Поэтому в ход идут наработки из «Джина Грина». Снова воспоминания Ольги Матич:

В 1975 году Аксёнов послал мне рукопись «Ожога» австрийской дипломатической почтой; у нас был пароль для передачи рукописи издателю. Он, что неудивительно, был игровой и взялся из американской популярной культуры: сигналом к публикации служило знаменитое прозвище Франка Синатры «Ol’ Blue Eyes».