Читаем Дождь в Париже полностью

По общему мнению, война – горе, трагедия, противоестественное явление. Но на самом-то деле люди заряжены на войну, убийство, уничтожение. Не только мужчины заряжены, но и женщины: с давних времен женщины определяют доблесть мужчины по количеству убитых им врагов ну или по победам в рыцарских турнирах, кулачных боях, разнообразных спортивных соревнованиях, которые придуманы, чтоб заменить войны.

Но заменить получается далеко не всегда. Воевали повсюду и во все времена. И в дебрях Древней Руси, когда поляне рубились с древлянами, и на тесном острове Пасхи, где длинноухие месились с короткоухими. Один край деревни десятилетиями дрался с другим, одна семья из поколения в поколение враждовала с соседней. Так было и есть в Европе, Азии, обеих Америках, Африке… И далеко не всегда из-за земли, еды, веры. То есть это поводы, а причины – в инстинкте убивать.

И, глядя с последнего перевала на полоску домов вдоль ленточки Енисея, Андрей недоумевал и поражался, где же происходили и происходят все те убийства, ранения, драки, о которых он знал. Ведь население Кызыла до недавних пор можно было легко рассадить на трибунах стадиона «Лужники».

Рассадить, пригласить какого-нибудь суперпроповедника и объяснить, загипнотизировать, дать установку на то, чтобы жены не сверлили мозг мужьям, мужья любили и берегли жен, свекры не гнобили снох, тести не презирали зятьев, парни не били рожи друг другу, школьники не чмырили слабых, девушки не плескали кислоту на соперниц. И так далее, так далее, так далее.

Внушить, что каждый человек – действительно чудо. Каждый способен на огромные достижения, каждый – источник счастья. Каждого надо беречь и давать ему возможность это счастье дарить окружающим.

Но понятно, что любая проповедь, самый крепкий гипноз – бессильны. Природу человека не изменить.

* * *

Долго и бестолково искал зарядку для телефона. Она была где-то здесь, в номере, но сейчас, в таком состоянии, он не мог найти. Паспорт – тоже.

«В сумке, – чувствуя, что мозг вот-вот окончательно заклинит, остановил себя Топкин. – Надо поспать… Проспаться».

Лег на кровать, привалил себя одеялом – и сразу стало тепло и сухо, и он увидел свою квартиру в то время, когда там еще были Даня, жена, были вещи, которые потом исчезли. Был запах семьи.

«Давай на Сватиково съездим, – предложил он недели через две после своего дня рождения, того, что отмечали в “Горыныче”. – Погода само то – не жарит».

Алинка поморщилась. С тех пор как переезд стал делом решенным, она морщилась почти на каждое его предложение. Ей все не нравилось здесь, все стало противно, казалось опасным.

Без родителей, брата, которые находились уже в Боброве, она, как сама говорила, чувствовала себя заложницей. Единственное, что связывало ее с Кызылом, – сестра. С ней Алинка встречалась или созванивалась каждый день.

«Не хочешь, – Андрей сделал голос жестким, – вдвоем с Даней поеду. Пацан, может, никогда больше сюда не вернется и ничего о Туве помнить не будет, не увидит».

«Нет уж, его одного я не отпущу».

«Не одного, а со мной».

Алинка посмотрела на него так, как смотрела Ольга после их расставания. Как на что-то ничтожное, достойное лишь сожаления. Андрей отвернулся, чтоб не видеть этот взгляд.

«Слушай, палку не перегибай. Может сломаться, и такой треск пойдет. Я ведь не полностью плюшевый. В курсе?»

«В курсе, в курсе. – Она усмехнулась, но интонация стала добрее. – Поехали вместе. На день».

«Нет, с ночевкой».

«Блин, ты представляешь, как это – ночевать там? И где? У нас ни палатки, ничего… И… – Ее словно осенило новой преградой. – Как мы дотуда вообще доедем?»

«Я решу эти проблемы».

Андрей услышал, что говорит, как крепкий мужик, глава семейства, но для такого тона ему нужно было прикладывать усилия, а настоящие крепкие говорят так естественно, не замечая этого.

Набрал Игоря Валеева и попросил в ближайшую субботу утром забросить их на Сватиково, а в воскресенье вечером забрать. Тот согласился.

«Слушай, а палатка у тебя есть? Котелок там, мангал…»

«Да все есть, – вроде с обидой, что Андрей мог усомниться в их наличии, ответил Игорь и тут же, другим голосом, добавил: – Не знаю, правда, в каком состоянии. Лет пять… да больше… никуда не выезжали. Приходи вечером, покопаемся в гараже, поглядим».

Мангал оказался заржавевшим, и его удалось собрать кое-как, котелок в какой-то патине, палатка подгнила, сыпалась – «сырую, что ли, свернули тогда».

«А на фига вам палатка на Сватикове? – спросил Игорь. – Там сейчас в пансионатах номера сдают. Найди в инете телефоны, забронируй. Рублей по триста место. Кровати, свет, газ!»

«Нет, я хочу в палатке. Данька чтоб запомнил. Да и сам ни разу…»

«Да ладно! Ни разу?»

«Ну, родителям как-то не до этого было, не до походов… После выпускного собирались в Верховьё забраться всем классом, но отменили: как раз эти напряги национальные начались… Палатку надо».

Договорились, что Игорь положит в багажник котелок, железный чайник, мангал, возьмет дров на даче.

«А с палаткой я решу что-нибудь, – пообещал Андрей вслух, но себе самому. – Найду».

Перейти на страницу:

Все книги серии Новая русская классика

Рыба и другие люди (сборник)
Рыба и другие люди (сборник)

Петр Алешковский (р. 1957) – прозаик, историк. Лауреат премии «Русский Букер» за роман «Крепость».Юноша из заштатного городка Даниил Хорев («Жизнеописание Хорька») – сирота, беспризорник, наделенный особым чутьем, которое не дает ему пропасть ни в таежных странствиях, ни в городских лабиринтах. Медсестра Вера («Рыба»), сбежавшая в девяностые годы из ставшей опасной для русских Средней Азии, обладает способностью помогать больным внутренней молитвой. Две истории – «святого разбойника» и простодушной бессребреницы – рассказываются автором почти как жития праведников, хотя сами герои об этом и не помышляют.«Седьмой чемоданчик» – повесть-воспоминание, написанная на пределе искренности, но «в истории всегда остаются двери, наглухо закрытые даже для самого пишущего»…

Пётр Маркович Алешковский

Современная русская и зарубежная проза
Неизвестность
Неизвестность

Новая книга Алексея Слаповского «Неизвестность» носит подзаголовок «роман века» – события охватывают ровно сто лет, 1917–2017. Сто лет неизвестности. Это история одного рода – в дневниках, письмах, документах, рассказах и диалогах.Герои романа – крестьянин, попавший в жернова НКВД, его сын, который хотел стать летчиком и танкистом, но пошел на службу в этот самый НКВД, внук-художник, мечтавший о чистом творчестве, но ударившийся в рекламный бизнес, и его юная дочь, обучающая житейской мудрости свою бабушку, бывшую горячую комсомолку.«Каждое поколение начинает жить словно заново, получая в наследство то единственное, что у нас постоянно, – череду перемен с непредсказуемым результатом».

Алексей Иванович Слаповский , Артем Егорович Юрченко , Ирина Грачиковна Горбачева

Приключения / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Славянское фэнтези / Современная проза
Авиатор
Авиатор

Евгений Водолазкин – прозаик, филолог. Автор бестселлера "Лавр" и изящного historical fiction "Соловьев и Ларионов". В России его называют "русским Умберто Эко", в Америке – после выхода "Лавра" на английском – "русским Маркесом". Ему же достаточно быть самим собой. Произведения Водолазкина переведены на многие иностранные языки.Герой нового романа "Авиатор" – человек в состоянии tabula rasa: очнувшись однажды на больничной койке, он понимает, что не знает про себя ровным счетом ничего – ни своего имени, ни кто он такой, ни где находится. В надежде восстановить историю своей жизни, он начинает записывать посетившие его воспоминания, отрывочные и хаотичные: Петербург начала ХХ века, дачное детство в Сиверской и Алуште, гимназия и первая любовь, революция 1917-го, влюбленность в авиацию, Соловки… Но откуда он так точно помнит детали быта, фразы, запахи, звуки того времени, если на календаре – 1999 год?..

Евгений Германович Водолазкин

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги