Дождь в Париже

«Если по этой дороге дальше ехать, на юг, будет большой сосновый лес, где много-много грибов. Ты там тоже был, но маленьким… А еще дальше будет тайга, горы высокие, а потом степь, и в ней – верблюды. Я один раз дотуда доезжал. С твоим дедушкой, маминым папой… А еще дальше – другая страна, Монголия».

«Хочу верблюдов, – сказал Даня. – Посмотреть хочу».

«Эт далеко, брат. Мы лучше сейчас на озере поживем. Там вода тё-оплая, можно купаться сколько хочешь».

Алинка дернулась на переднем сиденье, и Андрей поправился:

«Ну не совсем, ясно, сколько захочешь. Если сильно много – сердечко начнет сильно стучать… Нормально, в общем, в меру. Вот, – увидел свороток, – уже скоро».

Съехали на проселок. Местами плотный, укатанный, но чаще песчаный, и тогда «тойота» шла с натугой.

«Слыхали, собираются до самого Сватикова асфальт протянуть? – сказал Игорь. – Южнее уже щебень завозят».

Испуганный голос Алинки:

«Да ты что?! Это ж все туда ломанутся – на спинах озеро вынесут».

«Ну зато лет пятнадцать бизнец попроцветает». – Игорь то ли оговорился, то ли специально произнес «ц»; Алинка с готовностью подхватила:

«Вот именно – бизне-ц. Не будет тут ничего процветать. Пустая земля. Урянхай, одним словом».

«Для одних – пустая земля, а для других – кормушка бездонная… Кстати! – вспомнив что-то, Игорь хохотнул. – Наши ученые, знаете, что объявили?»

«Какие – наши?»

«Ну местные… Что “Урянхай” – это не “земля оборванцев”, а “светоносный”. М-м?.. Вот так-то! И корень типа один с египетским “Ра”, славянским “Ярило”».

«О господи! Все ничтожества пытаются сделать именно себя центром вселенной. Чем мельче народец, тем больше замашки. Может, вообще египтяне отсюда на Нил пришли? Про это ученые не додумались?..»

«Почти. Говорят еще, что тувинцы – это старшие братья монголов. “Уран ахе” – это типа “старший брат” по-монгольски».

Андрей не встревал: у него было хорошее, легкое состояние, а предстоящие два дня и ночь на берегу с палаткой, костром только добавляли чего-то не просто радостного, а возвышающего, и не хотелось участием в таком разговоре это состояние портить. Ждал, когда слева появится озеро и Даня обязательно крикнет: «Вот! Приехали!» А он ответит: «Не совсем. Это Хадын. А мы едем на другое – на Сватиково. По-тувински – Дус-Холь. Сейчас оно за горкой появится».

Так и получилось. И вскрик сына, и ответ Андрея.

«А что такое Дус-Хой?»

«Дус-Холь – соленое озеро в переводе. “Холь” – это “озеро”. Есть Тере-Холь, например. На нем остров, а на острове – крепость древняя. Туда президент приезжал, Путин».

Андрей снова ждал, что Алинка начнет вздыхать, требовать, чтоб не морочил сыну голову. Или вспомнит про Сут-Холь, где в девяностом году убили русских рыбаков, и с этого начался открытый межнациональный конфликт, потек за Саяны поток переселенцев.

Но Алинка молчала. И он замолчал.

«Тойота» преодолела последний подъем, и открылось Сватиково – маленький овалец воды в чаше посреди голой, особенно безжизненной здесь степи. Песок скован солью, растеньица вокруг в основном не зеленые и не желтые, а красноватые. Лишь на противоположном от дороги берегу возвышаются две-три ивы да заросли акации, а слева, но метрах в ста от озера, растет несколько тополей. И то ли уродуют, то ли оживляют – решить для себя сложно – часть побережья вытянутые одноэтажки пансионатов, цистерны-душевые на столбах, разноцветные палатки и ряды машин.

«Где якорь бросите?» – спросил Игорь.

«Возле пальм, естественно».

Пальмами называли те самые ивы.

Выбрали ровный пятачок в стороне от палаточного городка, и Андрей распустил молнию на чехле. Движением фокусника выдернул диск из ткани и гибких пластинок и отпустил, слегка подбросив. Диск в воздухе превратился в палатку – Алинка восторженно взвизгнула, – и жилище плавно опустилось на склеенный солью песок.

«Вау! – произнес Игорь. – Где нарыл?»

Говорить, что купил, было опасно: жена начнет расспрашивать о цене, качать головой, мол, и так с деньгами не очень.

«Одолжили добрые люди, – сказал Андрей. – Потом могу дать координаты».

Игорь покряхтел в ответ. А Андрей, втыкая в хрусткий песок штыри, болтал радостно и деловито:

«Новые технологии. Никаких растяжек веревочных. Укрепил дно – и живи. Специально для альпинистов…»

С какой-то мудрой печалью покрикивали коршуны, зато большие серые чайки с желтыми клювами и злыми глазами а́кали нагло, низко пикировали над водой, будто пытались выдернуть из нее рыбу, которая если и водилась в этих местах, то миллионы лет назад, во времена древнего моря.

Было зябковато – небо затянуто хмарью, которую не заползшее пока к зениту солнце пробить не могло. Наверное, от этой зябкости хотелось шевелиться, что-нибудь делать.

Быстро разгрузили багажник, стали обустраивать лагерь. Даня трогал каждую вещь и спрашивал:

«Куда это? А это?.. А это для чего?»

Обычно вяловатый и полусонный, сейчас он стал деятельным, почти взрослым.

«Эх, как хочется с вами остаться», – сказал Игорь Валеев.

«Так оставайся. Сейчас шашлычкевича замутим».

«Не могу… В двенадцать совещание».

«Так сегодня выходной!»